Все последующие дни Мириам не отходила от своего несчастного больного. Жар сменялся ознобом, спутанный бред тихим забытьём. Во сне незнакомец кого-то звал, с кем-то спорил или беззвучно смеялся, улыбаясь лишь ртом. Мириам неустанно растирала худое тело отварами из трав, пеленала как младенца в мокрые простыни, смазывала исцеляющими бальзамами. Редко ей удавалось поспать, но даже в эти мимолетные часы отдыха она видела во сне своего путника на смертном одре с терновым венцом на грязных волосах. Просыпалась в холодном поту с гулкими ударами сердца в груди и неслась к постели больного узнать, жив он или уже мёртв. Есфирь видела метание своей хозяйки между кухней, где готовились целебные отвары, и спальней, где лежал этот незнакомец, и не могла понять, почему Мириам так переживает за него. Уже не один раз она пыталась намекнуть ей, что этот человек может быть кем угодно, даже тем ужасным разбойником, за поимку которого прокуратор назначил высокую награду, и всю неделю римские летучие отряды прочесывают не только селения и города, но и зеленые холмы вдоль всего Геннисаретского озера.
Нет, напрасны были увещевания старой кормилицы. Мириам никого не хотела слушать. С утра до вечера она самоотверженно продолжала ухаживать за больным. Но ничто не могло навести её на мысль о том, кто этот человек, и что он мог делать посреди пустынной равнины. В его дорожной сумке было найдено несколько старинных пергаментов на арамейском, греческом и латинском языках. Два пергамента Мириам удалось даже с трудом прочитать. В одном говорилось о лечении одной очень древней и опасной болезни, в другом философские разъяснения о духовном начале бытия. В тряпичных мешочках она нашла мелко растертый порошок. Там же лежали связанные в маленькие пучки и завернутые в листья пальмы сухие пряные травы. Ещё несколько предметов она обнаружила в отдельной сумке поменьше, их предназначение осталось для Мириам загадкой. Одного она не могла понять, если он знает все эти языки, на которых написаны пергаменты, то, безусловно, человек этот должен обладать высокой грамотностью, но одежда его, а вернее её отсутствие, и внешний вид подходили, скорее всего, для странствующего пилигрима, чем для богатого и состоятельного человека. Мириам путалась в своих догадках и на третий день уже окончательно оставила надежду выяснить происхождение и занятие этого странного человека.
Часами напролет сидела она возле него и смотрела на бледное лицо. Дыхание его стало ровным, тихим, спокойным. Незнакомец мирно спал и уже не боролся за свою жизнь. Все в доме, рабы и слуги, ходили осторожно, говорили полушепотом. Сарре было строго наказано громко не петь и не бегать босыми ногами по каменному полу террасы. Возле неё неотлучно всегда находились две опытные молодые служанки. В комнаты хозяйки на второй этаж, где лежал больной, дозволялось входить только Есфирь. Она уже несколько раз предлагала Мириам заменить её у постели несчастного, чтобы та могла хоть немного отдохнуть и заняться накопившимися делами по дому, но Мириам упорно отказывалась.
– Он должен скоро очнуться, кормилица, – только и отвечала бедная женщина. – Я не хочу пропустить тот миг, когда он откроет глаза.
Есфирь недоуменно пожимала плечами и больше не настаивала.
Мириам и сама не могла объяснить никому те чувства, что постепенно, изо дня в день, стали зарождаться в её душе. Но она знала наверняка, что рядом с этим человеком её душа обретала покой, а сердце билось чаще, и грудь сжималась так, словно ей не хватало воздуха.
«Как это всё-таки странно, – думала она поздней ночью, глядя из окна на черный горизонт, усыпанный звездами. – Как долго можно жить и не замечать всей этой ночной красоты, бесконечного неба, далекого мерцающего света этих холодных звёзд… Правда, мудрецы в Афинах говорили, что эти звёзды могут предсказать мне мою судьбу и счастье, болезнь и смерть, и даже любовь… Зачем мечтать о далеком будущем, если даже не знаешь завтрашнего дня? Зачем тосковать по своим утратам, если они в прошлом были самыми счастливыми и радостными событиями в твоей жизни? Прошедшее оставляет в нас печаль, будущее вселяет в нас радостную надежду. Так мы все и маемся всю жизнь между печалью и радостью, между прошлым и будущим, между светом и тьмой… И не можем ценить то, что дает нам каждый миг настоящего…».
Женщина тяжело вздохнула. Яркая розовая звезда как будто подмигивала ей с черного небосклона. Громкий лай соседских собак заставил её оторваться от своих размышлений и вернуться к постели больного. Он спокойно спал. Даже его тяжелое дыхание было едва заметно. Лицо посветлело, преобразилось, и выступающие скулы стали меньше выделяться под смуглой кожей. На лбу и верхней губе выступила испарина. Это был хороший знак. Мириам смочила платок в розовой воде, отерла лицо, руки. Затем потушила лампаду и осторожно легла рядом с незнакомцем, с самого краю. «Завтрашний день обязательно принесет мне счастье…», – так почему-то подумалось ей в последнюю минуту, и она спокойно уснула глубоким сном…