Страсти по Феофану

   — Проницательный ты, паршивец. Умный не по годам. — Даже пошутил: — Феофан Софиан[1]!.. Просьба у меня действительно есть. — И в подробностях разъяснил, что он затевает, — попытаться убедить дядю проявить снисхождение.

Мальчуган сдвинул брови:

   — Я, конечно, попробую. Только ты ведь знаешь Никифора: может заупрямиться.

   — Знаю, знаю. Постарайся, пожалуйста. Я в долгу не останусь.

Разговор с хозяином мастерской вышел напряжённый. Гробовщик, услышав, с чем явился родич, начал так орать, что тома, стоявшие в его комнате, чуть не ссыпались с полок на пол:

   — Не встревай! Это не твоего ума дело! Ишь, какой заступник выискался! Никаких разговоров! Я к себе не пущу мерзких потаскух!

Переждав, пока буря поутихнет, отрок произнёс:

   — Между прочим, наш Господь Иисус Христос принял Марию Магдалину под своё крыло, несмотря на её грехи.

Дядя гаркнул:

   — Тоже мне, сравнил!

Феофан продолжил:

   — Ну, а Иоанн Лествичник? Я прочёл его книгу. Он считает: милосердие — главная добродетель христианина. Не любить ближнего своего — значит не любить Сына Божьего, значит не любить Бога.

   — Замолчи! — Дорифор-старший аж побагровел. — То, что ты читаешь, понимать буквально не след.

   — Для чего же тогда эти фолианты? Мириады страниц зряшно изведённых пергаментов?

Отвернувшись, Никифор бросил взгляд на улицу, за окно. А потом ответил более спокойно:

   — Не могу я... переступить... понимаешь?.. разрешить ей ходить по дому... этой мерзкой твари...

   — Твари! — подхватил Феофан. — Значит, сотворённой Творцом!

Дядя посмотрел на племянника, как будто видел его впервые, — озадаченно-удивлённо. Подошёл, взял за щёки. Заглянул в зрачки:

   — Ты и впрямь слишком башковит. Научил я тебя на свою голову... «Лествичник, Лествичник»!.. Кто такой Лествичник? Старый дуралей, ничего не смысливший в обыденной жизни... К идеалу, безусловно, стремиться надо, но достичь его не дано никому, ибо идеал — это Бог. Так-то вот, племянничек. Но Фоке скажи, что согласен я дать ему свидетельство. Коли митрополит его разведёт и затем Фока обвенчается в церкви с этой... бедолагой... пусть живут подле мастерской...

Сын Николы воскликнул:

   — Верное решение! Мы с тобой — оба «Софианы»!

Гробовщик только отмахнулся:

   — Будет, будет, ступай. Я желаю побыть один. Чтобы в тишине поразмыслить как следует.

А столяр, узнав о благоприятном исходе миссии, был от счастья на седьмом небе. И другие обитатели дома стали после этой истории относиться к подростку очень уважительно. Ведь никто не знал, сколько горя, слёз и волнений принесёт в их жизнь предстоящая женитьба Фоки!..

4.

Между тем город приходил в себя после эпидемии. Улицы и храмы наполнялись народом. Открывались лавочки, запестрели товарами хлебные, овощные, рыбные ряды, а на площадях Тавра и Стратигии снова начали торговать скотом. Заработали суды и университет. К пристани Золотого Рога потянулись купеческие суда. И приезжих по-прежнему слепил на солнце бронзовый столп у собора Святой Софии — наверху столпа высилась гигантская конная статуя императора Юстиниана: в левой руке он сжимал яблоко-державу с крестом, правую простёр на юг — в сторону Иерусалима.

Наконец, заработал ипподром, на открытие которого прибыл из своей дальней вотчины император Иоанн VI Кантакузин...

Тут необходимо дать пояснение. Византия с 1341 года (то есть к моменту описываемых событий более 7 лет) находилась в состоянии то затухавшей, то разгоравшейся гражданской войны.

Прежний император — Андроник III Палеолог умер в июле 1341 года и завещал престол своему малолетнему сыну — Иоанну V Палеологу. А фактически, до совершеннолетия мальчика, правили страной вдовствующая императрица Анна Савойская и влиятельный магнат (мы бы теперь сказали — «олигарх»), видный аристократ царской крови, выдающийся военачальник Иоанн Кантакузин. Но последний опрометчиво поссорился с командующим флотом и по ходу борьбы вынужден был бежать из столицы. В собственном имении он провозгласил себя новым императором — Иоанном VI. Вспыхнула бессмысленная война двух кланов. В государстве начались неразбериха и хаос.