Страсти по Феофану

Некомат пожелал купить несколько иконок и Евангелие от Луки, разукрашенное младшим Чёрным. А пока подмастерье заворачивал и завязывал приобретения, Софиан угостил посетителей сбитнем и печатными пряниками. Толковали о былом, о Мамае и Вельяминове, о сегодняшних столкновениях Тохтамыша с Тимуром. Некомат утверждал: хан Золотой Орды больше не опасен, выдохся, ослаб, а бояться надо хромого Тимура, за которым стоят Хорезм и почти что весь Северный Кавказ. Завершая беседу, задал ещё вопрос:

   — А не знаешь ли какую подходящую сваху на Москве? Главное, чтоб надёжную, не прохвостку, не продувную бестию, а приличную степенную женщину; я бы за ея добрый труд уж не поскупился. — Покряхтев, заметил: — В Суроже у нас женихи неважные — или дураки, или голь. А хотелось бы найти моей дочечке мужа с положением; не болярина, разумеется, не вельможу знатного — эти Серафимку-то не возьмут, даже с крупным приданым, — но хорошего человека, хваткого, неглупого.

Девушка сидела потупившись, опустив глаза. Оживившись, Грек ни с того ни с сего сказал:

   — Ну, так я тебе присоветую безо всякой свахи. Есть такой удалец — ученик мой и правая рука, Симеон по прозвищу Чёрный. Новгородец, из служивых людей. Мне ещё в Царьград привезли его мальчиком, чтобы бегал у меня на посылках и перенимал живописное мастерство, А теперь он умелец, равных которому надо поискать. Зарабатывает пристойно. Нрав имеет, правда, горячий, но отходчивый.

   — А не пьёт? — с подозрением спросил Некомат. — Извини уж великодушно, но я ведаю, что средь вас, иконников, попадаются злые бражники.

Феофан ответил тактично:

   — Врать не стану — было дело, срывался. Но семейная жизнь, я не сомневаюсь, его обуздает.

   — А хорош ли собою? — пропищала будущая невеста.

   — Недурен. Да хотите — хоть сейчас его кликну? Сами поговорите.

   — А удобно ли?

   — Что же неудобного? Вы ведь не мошенники и не воры какие-нибудь, предлагаете славную затею, и стесняться нечего.

Симеон, продолжающий вести трезвый образ жизни и предстал перед сурожанами в чистой полотняной рубахе, с коротко подстриженной бородой и расчёсанными на прямой пробор волосами. Был молодцеват и задорен.

Познакомились. Чёрный вспомнил:

   — А, так это ты, батюшка, подзуживал нашего Ромашку против Каффского головы и снабдил отравой?

Некомат замахал на него руками:

   — Вот ещё придумал! Это всё Мамайка, леший, супостат. Чтоб ему гореть в адском пламени!

Феофан, заминая неловкость, произнёс:

   — Мы тебя пригласили, Сенюшка, по сурьезному поводу. И хотим спросить: ты не думаешь ли жениться?

Глядя на заезжего гостя с дочкой, тот сообразил, что к чему, с ходу оценил молодуху и приличные капиталы папы, а поэтому ответил достойно:

   — Можно и жениться, если посулят чтой-то интересное.

Судя по всему, кандидат произвёл на обоих визитёров приятное впечатление, потому что купец, пошушукавшись с Серафимой, объявил:

   — Предложение вот какое: пятьдесят рублёв серебром, драгоценностей два больших ларца и в придачу четыре ненадёванных шубы из бобра.

Дорифор присвистнул от удивления, до того приданое было велико, а жених с улыбкой ответил:

   — За подобное состояние я не токмо жениться — душу продать готов!

Девушка хихикнула, а мужчины запричитали: тьфу на тебя, охальник, как не стыдно говорить о душе такое? И перекрестились дружно. Исправляя положение, Симеон пробормотал торопливо:

   — Не сердитесь, господа, зряшно, я ить пошутил. А теперь говорю без смеха: можем сесть — обсудить подробности. Предложения такие поступают не чаще одного раза в жизни.

В общем, договорились. Свадьбу справили в сентябре, новобрачные въехали в новый собственный дом, купленный в Зарядье, и молодожён прожужжал друзьям в мастерской все уши, что за прелесть его Серафима Некоматовна — и хозяйственная, и сметливая, и на ласки спорая. И ещё поклялся никогда больше не выпивать, потому как поводов больше не имеется: если жизнь наладилась, любишь и любим, а пожару в груди разгораться не с чего, значит, заливать его брагой и не надобно. Подивившись, друзья сказали: дай Бог.