Страсти по четырем девочкам

И вдруг в такт мелодии послышались далекие удары — шаги. Маленький праздник — островок мира среди большой войны — насторожился, стал затихать, сворачиваться. Исчезли улыбки. Только маска Арлекина продолжала механически улыбаться. Шаги приближались. Смычок в руке старичка повис в воздухе, танцующие остановились, не завершив па. Теперь шаги звучали как удары молота, как шаги каменного командора, спешившего наказать Дон Жуана. Но когда дверь от удара ноги распахнулась, вошел не командор, а слово, материализовавшееся в краснорожего громилу с железным голосом. В мистерии и такое возможно. Слово — «фашист».

Я здесь. Я явился. Вот он.
Стучусь я в дверь и в окно.
Ферботен! Ферботен! Ферботен!
Значит за-пре-ще-но!

Ферботен — больным лечиться,
Здоровым — ходить в кино.
Еврейским детям учиться
Ферботен — запрещено!

Ферботен смотреть на небо
Людям низших сортов.
Вкус молока и хлеба
Не для еврейских ртов.

Добытое кровью, потом
Отнято, отменено.
Жить евреям ферботен,
За-пре-ще-но.

Он повернулся и, высоко поднимая ногу в блестящем сапоге, ушел прочь, растворился во мраке. И долго еще в воздухе дрожало эхо этого проклятого слова, принявшего образ человека. Человека ли?

Да, это был призрак, а призраки, как известно, не причиняют зла. Но праздник погиб. Музыка умолкла и не оживала. А старичок со скрипочкой развел руками — что я могу поделать!

— Как хорошо мне жилось в вашей мистерии, — сказал он грустным голосом, — но теперь жизнь человека как снежинка: дохнут погорячей — и растает. Прощайте, люди!

Он повернулся и, сутулясь, пошел прочь. И когда он повернулся спиной, на его черном сюртуке мы увидели желтую шестиконечную звезду и слово «юде», что означает «еврей».

— «Боже, утоли печаль мою», — одними губами произнесла Анна, и ее слова прозвучали как молитва. Это были слова из Библии. И вдруг, подумав совершенно о другом, она сказала: — У меня был товарищ, его в школе звали «Защитник лягушек». Он всем доказывал, что лягушки очень полезные, очень красивые существа, и защищал их. Как жаль, что защитники лягушек не могут защитить людей.

— Говорят, есть лягушки величиной с кошку, — невпопад сказал Арлекин, и остренькая на язык Анна, блеснув глазками, спросила:

— А величиной с человека бывают?

Лягушки отвлекли моих друзей от тяжелых дум, и Анна, кажется, забылась. Но в это время на лестнице снова послышались шаги. На этот рез легкие, крадущиеся.

Анна вздрогнула:

— Слышите?

— Анна, если придут фашисты, мы задержим их, а ты спасайся. Ты можешь вылезти на крышу через слуховое окно… — предложил Арлекин.

А у Пьеро было на уме совсем другое:

— Анна, почему фашисты хотят тебя схватить? Ты взрывала мосты? Ты расклеивала по городу листовки? Ты стреляла в них?

Анна покачала головой.

— Что они от тебя хотят? — допытывается Пьеро. — Почему они все время рядом с тобой, не отступаются от тебя даже ночью? Ты в чем-нибудь виновата перед ними? В чем твоя вина?

Анна как-то странно посмотрела на нас, в этот миг глаза ее были большими и темными, словно она испытывала боль.

— Моя вина в том, что я еврейка, — одними губами произнесла она.

— Какая же это вина, если ты родилась такой? — спросил Пьеро.

— Ну и что, что еврейка, — заволновался Арлекин. — Какая разница? Я русский, Пьеро — армянин. Не все ли равно?

— Фашистам не все равно, — глаза Анны не отрывались от двери: шаги приближались. — Есть люди, которые считают, что если сосед несчастен, то сами они от этого будут счастливее. Если один народ несчастен, другой сразу заживет лучше.

— Так надо объяснить им! — воскликнул Арлекин. — Они чего-то не понимают!

— Их не убедишь. Они возвышаются, унижая других. Но это им только кажется, что они возвышаются. Они падают в бездну и вслед им летят человеческие проклятья.

— Идем с нами отсюда! — решительно предложил Пьеро.

— Мы спасем тебя! — поддержал товарища Арлекин.

— Я не могу, — сказала Анна, — я уйду, а как же Петер?

— Петер? Кто это Петер? Он тоже скрывается в убежище? — сразу столько вопросов задал Анне Арлекин.

— Мы возьмем с собой Петера… если он хороший парень.

— А как же папа и мама, и сестра… и товарищи по беде… Нас так мало и так много. Разве вы можете всех спасти?

— Всех мы, наверное, не сможем, — согласился Пьеро.

— Я не могу оставить их. Это будет предательством.

Шаги приближались. И наконец замерли у самой двери.

Все в убежище затаили дыхание.

— Значит, нас выследили… фашистские ищейки, — тихо произнесла Анна… — Вылезайте в окно, на крышу. Спрячьтесь на чердаке соседнего дома. Скорее!

— Мы никуда не уйдем, — был ответ.

Я не понял, кто из моих спутников ответил Анне, но каждый из них мог так ответить. Дверь медленно отворилась.