Страсть с повинной

Вернувшись в кабинет, она позвонила в Брайтон, где Даниэль находился со своими вновь обретенными родственниками. Ребекка рассказала в двух словах, как обстоят дела, Жерару Монтеню; его реакция была на удивление спокойной. После короткого разговора с Даниэлем, который отнюдь не скучал, развлекаясь со своими двоюродными братьями, и как раз собирался на пикник, она положила трубку и поспешила наверх.

Бенедикт спал неспокойно. Ребекка смотрела на него некоторое время, затем достала из ящика комода чистое белье, а из гардероба – простое хлопчатобумажное синее платье и направилась в душевую. Она не стала там задерживаться и через пять минут была снова у постели Бенедикта, где и оставалась долгие часы жаркого летнего дня. В два часа ей удалось еще раз дать ему лекарство, а потом с большим трудом она обмыла его пылающее тело, а также сменила постельное белье.

Бенедикт испытывал попеременно то сильный жар, то озноб. В его неразборчивом бормотании часто упоминалось ее имя. Она прижимала к груди его руки, желая ему скорейшего выздоровления; то она чувствовала себя безмерно счастливой оттого, что снова обрела любовь, то вдруг впадала в отчаяние, думая о будущем.

Потом она заставила себя спуститься в кухню и кое-что съесть из холодной закуски и выпить чашку кофе. Наполнив кувшин апельсиновым соком для больного, она вернулась к нему.

Солнце садилось, словно пылающий шар из красного золота, наполняя комнату розовым светом. Бенедикт сидел на кровати с всклокоченными волосами и диким взглядом золотистых глаз.

– Где ты была? – спросил он грубо. Свет вечернего солнца озарял его изнуренное болезнью лицо. – Я думал, что ты меня бросила.

– О, Бенедикт! – воскликнула она, подбегая к нему. Она поставила кувшин на тумбочку и схватила его руку. – Мне и в голову не приходило, что можно оставить тебя одного. Я просто ходила попить. – Она села на край кровати, держа его за руку. – Как ты себя чувствуешь? Я так беспокоилась. – Другой рукой она погладила его небритый подбородок.

– Ребекка… О Боже! Я думал…

На мгновение у нее защемило сердце от той неприкрытой беззащитности, какую она увидела в его глазах, и, не дав ему договорить, она зачастила:

– Молчи, побереги свои силы, кстати, как раз время принимать лекарство. Тебе надо побольше пить. А теперь отдохни, – проговорила она тихим голосом.

Губы Бенедикта скривило нечто подобное улыбке:

– Моя собственная Флоренс Найтингейл. Отвернувшись от него, Ребекка налила сок в кружку. Она его любит, но теперь, когда он пришел в сознание, незачем ему это показывать… Напустив на себя бесстрастность, она протянула ему стакан.

– Выпей соку, а вот твоя таблетка. – Она держала таблетку в другой руке, но, к ее огорчению, Бенедикт был не в силах взять стакан; руки его тряслись, и Ребекка помогла ему поднести стакан к сухим, потрескавшимся губам.

Его голова снова упала на подушку.

– Спасибо… – Он глубоко вздохнул и под ее взглядом погрузился в беспокойный сон.

Ребекка вздрогнула и подняла голову. Она лежала, неловко притулившись на краю постели; шумное дыхание Бенедикта было единственным, что нарушало тишину темной комнаты. Она осторожно протянула руку и зажгла ночник. Был час ночи, и ей стало холодно. Она посмотрела с любовью на больного, лежащего в постели. Видимо, кризис прошел, черты его лица обрели обычное выражение, и казалось, он просто крепко спит. Она поежилась – ее летнее платье не защищало от ночной прохлады.

Бенедикт повернулся, бормоча что-то во сне. Рядом с ним освободилась узкая полоска кровати. Она может осторожно лечь к нему под бок и накрыться одеялом, не потревожив его. Она сбросила платье и туфли, скользнула под одеяло и закрыла глаза. Надо немного передохнуть. Бенедикту явно стало лучше, у него уже нет такого жара, а она очень устала…

Ребекка уютно устроилась, прислонившись щекой к его спине. Ей казалось, что она плывет между сном и бодрствованием. Вдруг она почувствовала прикосновение к своим губам. Бенедикт! Она открыла глаза и попыталась сесть.

Посмеиваясь, он придержал ее возле себя с силой, невероятной для тяжелобольного.

– Добрый день, Ребекка.

– День? – Хороша же из нее сиделка!

– Половина второго. Пятница. – Он опирался на локоть и смотрел на нее ясными глазами, и лишь изможденное лицо и небритый подбородок свидетельствовали о болезни. – Я вернулся к жизни благодаря тебе.

– Лекарство! – в панике вспомнила она.

– С лекарством я могу подождать, но с тобой ждать не могу, – проговорил он, обнимая ее за талию.

– Но врач сказал…

– Я знаю, что он сказал.

– Откуда? Ты был без сознания, когда он приходил. – Она с удивлением уставилась на него. Какая-то бессмыслица, может быть, у него еще жар…

– Неужели? – сказал он сухо. – Мужчина наиболее уязвим, когда болен. Правда, у меня был жар, но я слышал все, что говорилось. А не открывал глаза потому, что не смог бы перенести, если б ты отказалась за мной ухаживать. Я помню, я просил тебя не уходить…

– Ты бредил и не можешь помнить, что говорил. – Его слова ошеломили Ребекку, она не могла поверить своим ушам – он признается ей в своем притворстве.