Страшный зверь

Рассказывая о своих злоключениях, Нелли взяла с Фили честное слово, что он ни словом, ни духом, и ни при каких обстоятельствах не выдаст ее. Филя умел все-таки производить достойное впечатление на женщин, это – безусловно. А между тем месть Краева грозила реальным и нешуточным наказанием, это знали жены и другие родственники всех, без исключения, его жертв. И молчали. А что им оставалось делать? Лезть под топор, который так и оставался вечно нависать над их головами?..

Все это Филя рассказал Турецкому, понимая, что рисковать и жизнью Нелли Александр Борисович тоже, конечно же, не станет, зато атмосфера вокруг дела некоторым образом прояснится.

И в качестве трофея, которым завладел Филипп, помимо устной информации, был блокнот с записями Неделина, типа краткого дневника. В нем муж Нелли помечал свои мысли, интересы, перспективные планы и комментарии к отдельным событиям, среди которых, как заметил Филя, лишь бегло пролистав исписанные странички, были сведения и о погибших коммерсантах. Этот блокнот, вероятно, зная, или догадываясь о его существовании, разыскивал сам Краев с подручными, посетивший после похорон Неделина его дом. Приехали, чтобы высказать вдове свои соболезнования и попутно решить ее финансовые вопросы. Но пока Корней Петрович вкушал «сладкую благодарность» несчастной вдовы, его бандиты в буквальном смысле перевернули вверх ногами весь дом в поисках возможного компромата. Однако так ничего и не нашли, кроме отдельных финансовых документов, которые и забрали с собой. А блокнот Нелли нашла позже и не где-нибудь, а в собственной спальне, под кроватью, куда никто, естественно, не заглядывал. И Краеву, понятное дело, было не до того.

Как там оказался блокнот, Нелли не знала, возможно, муж просто сунул его под подушку, а тот выпал. Но, прочитав несколько страничек, исписанных знакомым, круглым почерком мужа, Нелли пришла в ужас. Там про Корнея такое написано! Узнает, что она смотрела, убьет на месте! Растерзает! Бандитам своим отдаст, как заявил сразу, когда она только сделала попытку сопротивляться, когда он потащил ее в спальню.

Отдавая блокнот Филе, который настоящей, искренней лаской и теплом сердечным обогрел ее озябшую душу, а сильными руками ее скорбящее тело, – ведь несчастные женщины это особо тонко чувствуют, – вдова, в первую очередь, избавлялась от своего постоянного, леденящего душу страха. Она по-прежнему смертельно боялась, что Корней снова явится к ней, а она не выдержит, сознается, и что тогда будет – одному богу известно…

Но Филя поклялся наивной все-таки вдовушке, что никогда и ни при каких обстоятельствах не употребит эти записи во зло прекрасной, хотя и временно несчастной, одинокой, женщине. А потом до самого утра, успокаивал и успокаивал Нелли, чтобы внушить ей твердую уверенность в том, что в ее жизни все еще образуется…

Затем трубку взял Николай. Он, в свою очередь, прочитал написанное, как сам прокомментировал, дрожащей рукой, некое подобие «явки с повинной» или «чистосердечного признания», которое просто не мог не написать под влиянием его настойчивой просьбы Никифор Иванович Шевлаков, нотариус 52-й нотариальной конторы, пожилой и трусливый человечек, имевший семью и небольшую дачку в пригороде. Наверное, еще и небольшой счет в банке – за особые заслуги. Нотариус все темнил, ссылался на плохую память, на несчастную семью, в которой он – единственный кормилец. Но безжалостный, холодный и противный, как осьминог, Щербак не хотел принимать такие объяснения. И тогда у Шевлакова, неожиданно даже для него самого, проснулась совесть. И он заторопился изложить то немногое, что успел вспомнить. А, возможно, у него настал момент истины, то есть экстренного выбора, который и вынудил его поделиться своими фактами и наблюдениями. Но при этом он не забыл предварительно взять с Николая, как и вдова – с Фили, честное слово о «неразглашении» только одному ему ведомых данных об интересующем господина сыщика субъекте. Впрочем, Николай, как и Филипп, охотно дал такое слово, ибо тоже не собирался использовать информацию во зло «источнику» и его семье.

Другое дело, как он добился такого искреннего признания, но это уже – детали сыскной работы, у каждого ведь свой метод проникновения в человеческую душу… Турецкий и не стал расспрашивать, веря на слово, что у Щербака с нотариусом обошлось без особых обострений. Разумеется, не совсем так просто, легко и приятно, как у Фили, или как он сам рассказывал, но абсолютно без членовредительства. Индивидуальный подход, вот и весь секрет…