Страшный суд

Мы понимаем, что вы мастер остросюжетного развертывания повествования. И дай вам Бог! Но ведь «Страшный Суд» вовсе не боевик, которым убивают, понимаешь, время в метро и электричке. Это эпическая, если хотите, поэма Смутного Времени и философское, понимаешь, сочинение в одном лице.

— Читал книгу о Берии, английский ухарь ее написал, некий Алан Уильямс, — сказал я, переводя разговор в иную плоскость. — Сколько там явной бредятины, неприкрытых выпадов в сторону России, ее истории, попыток черное выдать за белое, и наоборот. Жуткое дерьмо!

Товарищ Сталин рассмеялся.

— Не берите в голову, — посоветовал он.

Станислав Гагарин неопределенно хмыкнул.

— Когда есть намерения кого-либо оболгать или опорочить, в ход идут любые, понимаешь, соображения, — сказал Иосиф Виссарионович. — Сейчас много разговоров о Катынской истории… Слыхали, конечно, товарищ письмéнник?

— Слыхал, — односложно ответил я. — Неприятная история.

— Куда уж неприятней, — проворчал товарищ Сталин. — И Геббельсу во время оно, и доморощенным правозаступникам нынче, и заокеанским гуманистам работы хватило, что называется, под завязку.

А версий, версий-то было! Как из рога изобилия, понимаешь… Хотите еще одну байку?

Рассказывают, что товарищ Сталин узнал, будто в Катынском лесу скопилось чересчур много пленных польских офицеров, а это, мол, угрожает безопасности и с этим необходимо покончить. А докладывал этот вопрос Лаврентий, который неожиданно перешел на грузинский язык, за что вождь не раз нещадно ругал Берию.

Машинально товарищ Сталин в этот раз ответил Лаврентию по-грузински и слово покончить произнес на родном, понимаешь, языке. Речь шла о том, чтобы рассредоточить, рассеять, сам лагерь, но слово рассеять служит в грузинском и в качестве глагола «покончить». И Берия отнес это на счет тех, кто содержался в лагере, покончил с несчастными поляками.

Особым умом Лаврентий не отличался, хотя нынче принято, понимаешь, писать, будто он, хотя и злодей, возвышался интеллектуально над остальными.

Не над кем было возвышаться, понимаешь, и сам Лаврентий, ни умом, ни мало-мальски сносной образованностью не отличался, Станислав Семенович.

— И что же, Иосиф Виссарионович, в вашем окружении не было достойных людей?

— А вы на себя поворотитесь, дорогой товарищ председатель и генеральный директор в одном лице! — сердито, мой вопрос явно задел его, проговорил товарищ Сталин. — Вы потеряли уже счет предательствам и изменам, понимаешь…

Был у вас один-единственный профессионал — Александр Сорокоумов, и тот предал… Остальные не годятся даже на роль помощников, а вы их милостиво именуете заместителями. И при том, понимаешь, что Станислав Гагарин не сатрап, не диктатор, не генсек и не вождь мирового пролетариата…

— Скромный сочинитель и издатель, — вклинил я собственную оценку.

— Ладно, ладно, — усмехнулся Иосиф Виссарионович, — тоже мне скромник. Небось, в младые годы любили повторять: скромность украшает большевика…

— Ну уж нет! — воспротивился Станислав Гагарин. — Всегда повторял, что сию максиму придумали, чтоб держать в узде незаурядных индивидов. Собственно, эта формула вполне нравственна, но вот как применяли ее — вопрос другой.

— Ладно, ладно вам, — поднял правую руку ладонью ко мне, как бы защищаясь. — Считайте сказанное мною безобидной дружеской подначкой. Сами же написали, будто товарищ Сталин любил розыгрыши, любил подшутить над товарищами.

Коль скоро вы заново создаете образ товарища Сталина, то считайтесь с особенностями написанного вами портрета.

Он замолчал, потом махнул рукой и грустно произнес:

— А новости хреновые, генацвале…

Товарищ Сталин сообщил мне, что Гражданская война в России полыхает уже повсюду.

В Ленинграде власть в городе взяли рабочие дружины Кировского завода и Электросилы, усиленные матросами военно-морской базы и курсантами училищ имени Фрунзе и Дзержинского.

Мэр Петербурга с небольшой свитой удрал на быстроходном катере в Хельсинки, но финны заявили, что если против бывшего правителя Ленинграда будет возбуждено уголовное дело, то они немедленно выдадут его питерским властям.

На территории Ленинградской области возникла Петроградская коммуна, в которую на правах национальной автономии постановили определиться Нарве с прилегающей территорией.

Газеты и информационные агентства всего мира наперебой завопили об аннексии Восточной Эстонии, на что председатель коммуны Александр Невзоров резонно ответил, что земля, на которой девять десятых населения составляют русские, не может находиться в чужом государстве, да еще в таком, где заправляет делами расистское правительство оборзевших от безнаказанности хуторян-чухонцев.

Главе белорусского государства Верховный Совет республики уже выразил абсолютное недоверие, на что высоколобый экс-профессор попросту, как говорят в народе, полóжил.