Страшный суд

Последние два слова прозвучали аналогично выражению: «Ну, что? Съел?!», но внутренне поморщившись от неожиданной — Игорь полагал себя эрудированней племянника Васи — учености родича, молодой дядя не собирался уступать и хотел высказаться в том духе, что Фома Аквинский признает лишь виртуальное отличие красоты от блага.

Парни стояли в центре подземного зала станции метро Новослободская, высокий свод ее подпирали стройные колонны, украшенные замечательными витражами, их создал во время оно великий художник Павел Корин.

К девяти часам утра ребята ждали однокурсницу Татьяну Шелехову, чтобы отправиться втроем на выставку «Арт-дерьмо-93», очередную пощечину измордованному маскультурой общественному вкусу. Студенты отнюдь не увлекались пошлятиной Смутного Времени, но молодым всегда хочется видеть все собственными глазами, быть, как говорится, в курсе.

Уже на табло вспыхнула цифра девять, побежали секунды нового часа, а Татьяны, отличавшейся, между прочим, точностью, если не королевы, то принцессы, не было видно.

Игорь, рассматривая витражи, затеял умный разговор о разнице между красотой и благом, притянул авторитетности для Фому Аквината, и тут подкатила электричка, с шипеньем раздвинула двери, Таню, выпорхнувшую из вагона, парни одновременно увидели оба, девушка, поднеся руку к глазам и на ходу поглядывая на часы, бросилась к приятелям, и тут, в пять минут десятого, началось это.

Мелко-мелко задрожала колонна с витражами, подле которой стояли ребята.

Дрогнули и завибрировали и другие колонны, но Василий и Игорь не видели остальных, они вздрогнули, когда искривилось стекло на соседней колонне, треснуло, а затем осыпалось осколками на мраморный пол.

Позади, за их спинами, возник и прокатился по подземному залу дикий нечеловеческий вопль.

Замигали, прерывая освещение, сильные лампы под сводами станции метро.

Таня Шелехова по инерции одолела расстояние, которое отделяло ее от ребят-студентов, и ткнулась в грудь Игоря Чеснокова, судорожно — он тоже, естественно, испугался — обхватившего девушку руками.

Холодный пол под их ногами вдруг подпрыгнул, и устоять на ногах не удалось никому.

Поезд, из которого выскочила Татьяна, не отошел от перрона, видимо, ослабло напряжение в энергосети, и другой состав, идущий следом, машинист которого не успел затормозить, врезался товарищу в хвост, загнав его в черное жерло туннеля.

Лежа на вздыбившемся мраморе перрона, студенты обхватили друг друга руками, чтобы не сползти с возникшей вдруг наклонной плоскости под колеса электропоездов.

Ярко вдруг загорелись потускневшие было лампы и разом вдруг погасли.

Наступила абсолютная темнота.

Темнота скрыла страшные картины того, как стройные колонны, радующие человеческий взор собственной целесообразностью, от подземных ударов принялись разрушаться, заваливая смертоносными обломками поверженных на мраморном полу людей.

Вера подымает человека над уровнем чисто животной жизни и этим самым содействует укреплению и обеспечению самого существования человека.

Отнимите у современного человечества воспитанные в нем религиозно-нравственные верования, и если вы не дадите ему равноценной замены, то вы скоро убедитесь, что в результате поколеблется самый фундамент его бытия.

Люди существуют для того, чтобы служить высоким идеалам, но в то же время мы имеем право сказать, что без высоких идеалов нет и самого человека.

Так замыкается круг.

Адольф Гитлер

II

Олег Александрович Финько, профессор гражданского права Московского университета, на работу предпочитал ходить пешком.

Жил он в Юго-Западной части столицы, старом теперь уже микрорайоне, который заложили во времена дьявольской — так теперь полагал Олег Александрович — хрущевской весны, ядовитые ручейки которой обреченно подмыли и ныне, в наступившее несколько лет назад Смутное Время, основательно разрушили фундамент Великого Государства.

Профессор-цивилист родился в середине тридцатых годов, был уже соображающим молодым парнем, студентом первых курсов юрфака, когда почил в бозе Иосиф Виссарионович, и до Двадцатого съезда прошел путь, типичный для его сверстников: голодное детство, оккупация на Курщине, где его чудом не расстреляли полицаи из местных предателей — отец был командиром партизанского отряда, сельская школа, где в одной комнате сидели ученики семи классов, пионерия с бескорыстным тимуровским служением деревенским дедам и бабкам, горластый и без дураков, без фальши идейный комсомолец, бригадир содействия милиции и с восторженностью неофита запойное увлечение латынью на юрфаке — Олег мечтал насладиться Вергилием и постигать римское частное право на языке оригиналов.

Вергилием, однако, пришлось наслаждаться на стоянках в далеких зимовьях геологов и на стойбищах чукчей-оленеводов, в их пропахших дымом, но радушных и гостеприимных ярангах, а вот с римским частным правом пришлось погодить: Олега Финько отправили возвращать долг государству в далекий Анадырь.