Передо мной раскрывается пространство, и вижу я одинокого
монаха с лопатой на плече. Не первый год ходит он в этих краях. Знает, в каких
местах нужно искать умерших. Рядом с почтовыми трактами, недалеко от селений
или в густых чащобах 3/4
там чаще всего замерзают странники, нападают на людей разбойники или звери
лесные. Иногда идет монах по наитию, сам не ведая куда. И как бы случайно в
густых кустах или под горкой сухой листвы встречает драгоценную находку.
Просит Даниил прощения у умершего, что нарушил сон его
останков, молится о упокоении раба Божия, собирает кости в мешок и несет на
спине в сторону погоста. Поначалу запах тления очень досадовал, мутил, голову
кружил, но потом Даниил притерпелся. Даже лучше ему стало. Дело в том, что с
юности носит он для обуздания плоти веревки пеньковые на теле. Они как нож
врезаются в кожу и сильно эти раны болят от движений. Однако, с покойником на
спине боль от веревок проходит, будто их и нет.
Дивное дело случается иной раз. Вот прошлой весной находит
он оттаявшее тело покойника. И такой он оказался белый, ровный такой… как
мраморный ангел, который помещик на кладбище установил. Почистил Даниил его,
положил аккуратно в мешок, взвалил на спину и двинул на восток. Пока нес,
молился потихоньку и словно воочию видел кончину паренька. Умер странничек, как
заснул: тихо так, мирно, с улыбкой.
Или, к примеру — осенняя монахиня. Ту волки загрызли в
чащобе. Ну, спрашивается, зачем так далеко забираться этой хрупкой девочке в
эдакую глухомань? Но, тут уж чего… У каждого свое расставание с этим миром.
Волки ее несильно потрепали, лица не тронули вовсе. Хорошее лицо у нее было,
спокойное, только синее. А как Даниил ее в могилку опустил, да панихиду стал читать
3/4 глядь, а
монашенка лицом розоветь стала. И ручки такие мягкие сделались, не то что
раньше, никак положить крестообразно не мог. А тут легли, как живые. А перед
тем, как страдалицу эту земелькой присыпать, он почуял, что от нее дух такой
ароматный пошел, словно от иконы мироточивой.