Странствия Шута

У него закончились слова. Мы с Чейдом молчали в ожидании. Выражение лица мальчика медленно менялось, пока он пытался восстановить обрывки воспоминаний.

- Они все были одеты в светлое. Даже Пчелку завернули во что-то белое. Но еще я заметил кусок чего-то. Чего-то красного. Похоже на платье, которое раньше было на леди.

У Чейда вырвался нервный звук, нечто среднее между страхом и надеждой.

- Ты видел ее раньше? - надавил он на мальчика.

Тот кивнул.

- Мы с Пчелкой прятались за изгородью. Нападающие согнали всех наших людей из поместья во двор у главного входа. Пчелка спрятала детей за стеной, но пока мы уничтожали следы, остальные закрылись там, за стеной, и не пустили ее, поэтому она пошла со мной. Мы спрятались за изгородью и стали смотреть, что происходит. Солдаты на всех кричали, приказывали сесть, даже не смотря на то, что все наши были одеты в домашние одежды, а на улице дул сильный ветер и шел снег.  Когда мы увидели их, мне показалось, что писец Лант мертв. Он лежал на снегу лицом вниз, а вокруг него все было красное. И леди Шун была там с остальными, в разорванном красном платье, с двумя горничными. Коушен и Скори.

Я видел, что эти слова оказались для Чейда ударом. Разорванное платье. Страшное знание, подобно червю, проникло в него. Ее платье разорвали, а саму увезли как трофей. Возможно, речь шла о насилии и, скорее всего, об изнасиловании. Невосполнимый урон. Чейд сглотнул.

- Ты уверен?

Персиверанс сделал паузу, прежде чем ответить.

- Я видел что-то красное в санях. Это все, в чем я могу быть уверен.

Олух вошел без стука, Фитц Виджилант шел следом.

- Мне не нравится это место, - объявил Олух. - Они все поют одну и ту же песню: "Нет, нет, нет, не думай об этом, не думай об этом".

- Кто поет? - испуганно спросил я.

Он взглянул на меня, словно на идиота.

- Все! - Олух развел руки, затем огляделся и указал на Персиверанса. - Все, кроме него. Он не делает песни. Чейд сказал, чтоб я не делал свою музыку слишком громкой, чтоб я держал ее за своими стенами, как в коробке. Но они не держат свою музыку в тихой коробке, и это расстраивает меня.

Я встретился взглядом с Чейдом. У него были те же подозрения.

- Дай мне послушать минутку, - сказал я Олуху.

- Минутку? - возмущенно воскликнул Олух. - Ты слышал и слушал. Когда я оказался здесь, ты не смог почувствовать меня, а я тебя, потому что ты слушал слишком много. И ты делаешь это снова, прямо сейчас.

Я испуганно поднес руку ко рту, Олух по-прежнему хмуро смотрел на меня. Я прислушался, не слухом, а Скиллом. Сначала я услышал музыку Олуха, постоянная трансляция при помощи Скилла была настолько привычной частью его, что я блокировал ее, не задумываясь. Потом закрыл глаза и погрузился глубже в поток Скилла. И там я нашел ее, непрекращающийся шепот сотни разумов, напоминающих друг другу "не думать об этом, не вспоминать тех, кто умер, не вспоминать крики и пламя, не вспоминать кровь на снегу". Я прорвался через шепот, заглядывая еще глубже, и за ним увидел то, что мои люди прятали от самих себя. Я резко отступил, распахнув  глаза, и встретил пристальный взгляд Чейда.

- Он прав, - спокойно подтвердил Чейд.

Я кивнул.

В народе считается, что Скилл является королевской магией Видящих. Возможно, действительно в нашей родословной он сильнее и мощнее. Но когда отправляют Вызов, который достигает только тех, кто обладает достаточно сильным Скиллом, ответить могут и сапожник, и рыбак, и сын герцога. Я давно подозревал, что этой магией обладают все люди, по крайней мере, на элементарном уровне. У Молли не было Скилла, но я часто видел, как она вставала и подходила к кроватке Пчелки еще прежде, чем ребенок просыпался. Человек, ощутивший дурное предчувствие, когда его сын-солдат ранен, или женщина, открывшая дверь прежде, чем ее жених постучал, казалось, использовали Скилл, даже не подозревая о нем. И сейчас, после того, как я смог это услышать, негласное напоминание, чтобы никто не думал о тех страшных событиях, гудело вокруг меня, подобно рою разъяренных пчел. Весь народ Ивового Леса: пастухи, плотники, садовники, домашние слуги - все дышали этим туманом. Горе от собственных потерь и ярость от того, что не смогли защитить своих близких, подогревали навязанное им желание забыть все, чему они стали свидетелями. Меня окатило потоком их горя и утраченных надежд, о которых они не хотели вспоминать.

- Необходимо сделать так, чтобы они вспомнили, - тихо сказал Чейд. - Это наша единственная надежда на возвращение наших дочерей.

- Они не хотят этого, - запротестовал я.

- Да уж, - мрачно согласился Олух. - Кто-то сказал им, что это хорошая идея. Они не хотят вспоминать. Они все продолжают постоянно повторять друг другу: "Не помню, не помню".

Я потряс головой, пытаясь освободиться от чужих чувств и от звона в ушах, вызванного этим навязчивым шепотом.

- Как это остановить? Если мы это остановим, они вспомнят? Если они вспомнят, смогут ли они жить с этим?