Странствия с моим гуру

— Ты с ума сошел, — он подозрительно посмотрел на мои пакеты.

— Еще нет. С нами хотят встретиться местные коммунисты. Надо будет только сплавить public relation officer.

— Это будет нелегко. Он держится за нас, как клещ. Как бы из этого не получился скандал. Я уже вижу заголовки: «Польский дипломат — агент красного подполья». Может, лучше не ходить?

— Если хочешь, то оставайся. Я во всяком случае иду.

— И что ты так любишь совать нос не в свои дела?

— Вот-вот, как будто я услыхал голос моей жены.

— Или голос рассудка.

— Исключено. Не пойти— это даже бесчеловечно.

— О чем господа так спорят? — заинтересовался толстяк, уже сидевший рядом с водителем.

— Не опоздаем ли мы на аудиенцию к его превосходительству.

— О нет. Если мы не застанем его на работе, то я знаю, где его найти.

Солнце уже садилось, и от гор падала глубокая тень. Наступила приятная прохлада. Ветерок нес запах вянущих осенних листьев. Перед нами пылили стада осликов, нагруженных корзинами с лепешками сушеного коровьего навоза. Нам в лицо пахнуло пылью и вонью хлева. Множество копыт забарабанило по доскам деревянного моста.

Водитель свернул в боковую улочку, узкую и без тротуаров. Трудно было пробираться сквозь толпу. Мы вышли из машины. Лотки с фруктами напоминали польскую осень, все прилавки были уставлены корзинами груш и красных яблок, продавали сласти, липкие пирожки. Верещало разогретое масло. Несмотря на поздний час, повсюду ползали алчные осы. Огромные мухи, опившиеся соком и чувствовавшие близкую смерть, живыми черными лишаями густо усеивали стены.

Мы подошли к одноэтажному, сильно облезшему дому. Прямо на заплеванных ступенях расположились какие-то просители с мешками. Стены густо усеяны красными брызгами бетеля. Крестьяне лениво поднимались, освобождая нам проход.

— Ну и порядочки! — скептически крутил головой Рысек, осматриваясь в комнате.

На стене висела картина: выглядывавший из облаков Кришна подавал руку Ганди, а тот поддерживал Неру, шествовавшего среди крошечных подданных. Длинная скамья и какой-то плакат с самодельными рисунками.

— Ты, Рысек, не различаешь двух основных понятий: грязь и патину. Грязь, нарастающая пластами, проникающая в самую суть материи предмета, грязь, которая уже неотделима, становится патиной. А патина не может вызывать отвращение, только уважение.

— Не будь двуличным.

— Патина требует времени. Она указывает на постоянство привязанностей. Например, посмотри, вот нам подают кружки с кофе. Фарфор покрыт сажей, жирная копоть въелась в каждую трещину. Это уже даже прекрасно — нужно только уметь войти во вкус.

— Перестань. Я не буду пить этот кофе.

— А я буду. И съем пирожок с лотка. Раз уж его начали осы, можешь мне поверить, это должны быть неплохие пирожки. Осы ведь мудрые создания.

— Делай, что хочешь, только избавь меня от своих комментариев.

В коридоре началось движение, вбежал наш толстяк. Я не мог определить, на кого именно он смотрит, на нас или на священную картину на противоположной стене.

— Уже идут. Они сидели в чайной в углу. Только председатель предупреждает, что он будет говорить кратко, так как страшно занят. Но каждый из вас может задать ему один вопрос. Он очень влиятельный человек и очень богатый.

— Больше, чем тата Ласоон?

— У него такие Ласооны дюжинами сидят в карманах жилетки.

Председатель правительственной партии был высок, плечист, с густыми бровями и задорными усиками. Уже с порога он прокричал, что у него нет времени.

— Он говорит, что очень занят, — услужливо повторил косоглазый, как будто мы не расслышали громоподобного рыка председателя.

— Что он так кричит? Мы не глухие.

— Это великий руководитель, он привык к выступлениям на собраниях. Если он кричит, то люди не засыпают, боятся.

Я легко мог представить себе, как он сидит на корточках у костра и обдумывает план нападения на границе. За поясом у него два окованных серебром пистолета и стилет с драгоценными камнями.

— Я был даже за Гульмарком. Огромный конец. Там уже укладываются на зимнюю спячку. Ничего не делают. Разжирели, как медведи. Только контрабандно торгуют рисом, таскают его мешками в горы кочевникам. А я специально снизил цены в Сринагаре, чтобы вынудить кочевников спуститься с гор. Лучше всего агитировать через желудок. Их нужно заманить прежде, чем они узнают о налогах, которые им положено платить. Но кочевники хитрецы, они предпочитают заплатить больше, лишь бы как-то обойти наши власти. Я уверен, что туда добираются агенты из Пакистана. Это их работа.

Крестьяне в селах — сплошь бездельники. Они говорят, что им мешает платье — кафтаны с широкими рукавами. Ужасные лентяи. Только и ждут, чтобы бабы все им подсунули под нос. Я говорил им, чтобы они поснимали кафтаны и взялись за дело — за вырубку лесов, за строительство дорог. Но они твердят, что не могут их снять, потому что им без них слишком холодно. А носы такие, что издалека чуют баранью печень и сливовую наливку.

Мимоходом председатель потянулся к кружке, сделал глоток, обжегся и сразу же бросился в угол, чтобы выплюнуть кипящий кофе. Потом, зевнув, подал по кружке и нам.