— Так я и возвратился в Антверпен, и здесь тоже душа у меня ни к чему не лежала. Дюрер и его мастерская не выходили у меня из головы, дошло до того, что работать молотом казалось мне постыдным, я портил работу, дальше так не могло продолжаться 30*. Я давно был знаком с дочерью нашего соседа, но поскольку она богатая и знатная девушка, я и мысли не допускал, что могу ее любить. Но тут все сошлось, как будто злой дух задумал погубить меня. Я больше не мог оторвать от нее глаз; за рисованием лишь ее облик хотелось мне нанести на бумагу. Я уходил, я возвращался, я не хотел ее видеть, но это было и не нужно, ибо как зачарованный я неотступно видел ее перед собой, я не видел ничего другого. Любое лицо заставляло меня вспомнить ее лицо, каждого человека сравнивал я с ней. Она заметила мою страсть, она смотрела на меня приветливо, она смотрела мне вслед, и тогда меня словно молния обжигала, и всякий раз я не знал, верить ли своим глазам. Отец ее уехал по делам в Лейден; сам не знаю как, однажды вечером я осмелился заговорить с нею, я просто не мог иначе, и после того лишь мелодия ее речей, лишь отдельные слова звучали у меня в ушах, однако я так и не знал, что она сказала. Я стал встречаться с ней часто; мы втайне ходили на прогулки, я стал говорить с ней откровенно, она призналась, что расположена ко мне, и я был наверху блаженства. В ту пору я работал, сколько позволяли мне силы; в те вечера, когда мы не могли увидеться, я рисовал ее портрет или до самой ночи стоял против ее дома. Что же это я все болтаю, болтаю… Не успели мы оглянуться, как вернулся отец. Теперь пришел конец нашим свиданиям, я мог лишь поклониться ей при встрече. Словно бы пелена упала с моих глаз, и сердце готово было разорваться. Вновь я увидел, что мы не ровня, ее богатый отец должен презирать меня, и я в своем сословии ничто перед ней. К тому же я услыхал, что Сару вскоре выдадут замуж; увы! наверняка так оно и будет. Что мне делать? Ремесло мое стало мне отвратительно, все, чему я, бывало, радовался — что я стану мастером и при случае выкую какую-нибудь искусную работу: фонтан, ограду, или что-нибудь в этом роде, — представлялось мне жалким. Я не знаю, для чего живу. Пытаться стать художником слишком поздно, с Сарой я не смею видеться; мне не на что надеяться, и я погибаю. Все это вместе послужило причиной моей слабости и недуга, и я надеюсь, что скоро умру.
Франц вымолвил сквозь слезы:
— Нет, такую греховную надежду вы не смеете лелеять; поверьте мне, у вас довольно времени, чтобы стать хорошим художником, сохраните лишь любовь к искусству. Вы и сейчас уже рисуете так хорошо, как будто долго пробыли в учении, так что стать художником всецело в ваших руках. Тогда вы можете надеяться и на руку вашей возлюбленной, ибо ее отец почитает живопись и только художника хочет видеть своим зятем; поэтому он не далее, как сегодня, предложил руку своей дочери мне, как я ни беден. Так что утешьтесь и соберитесь с силами, вы еще можете стать самым счастливым человеком.
Массейс покачал головой, как будто отказываясь этому верить, но Франц так долго утешал его, что он немного успокоился 31*. Франц тотчас поспешил к Вансену, которого застал за бутылкой вина и в отличном расположении духа.
— Сейчас я дам вам мой ответ, — сказал Франц, — но наберитесь терпения и сначала выслушайте меня.
После чего он рассказал историю своего друга и взаимной любви юноши и девушки.
— Вы предлагали свою дочь мне, — сказал он в заключение, — такому же бедняку, как этот кузнец, вы собирались ждать моего возвращения, так сделайте то же для него, и ваша единственная дочь будет счастлива; она еще молода, а я уверяю вас, что Массейс через несколько лет будет хорошим художником, которым вы сможете гордиться, и тогда все ваши желания исполнятся.
— И вы не сомневаетесь, что со временем он будет хорошо рисовать? — спросил Вансен.
— Нисколько, — ответил Штернбальд. — Взгляните на эти рисунки, видно, что их сделал хороший ученик.
Он показал ему несколько работ Массейса, которые принес с собой, и Вансен долго и придирчиво рассматривал их, но под конец, по-видимому, остался доволен.
— Вы славный юноша, — воскликнул он. — Я не могу противостоять вашим уговорам, мне очень нравится, что вы так бескорыстны. Идите, стало быть, к этому горемыке, передайте привет от меня и скажите, пусть выздоравливает, и тогда мы поговорим.
Франц вскочил. В сенях ему встретилась Сара, и он в немногих словах рассказал ей все, потом он поспешил к Массейсу.
— Утешьтесь, — вскричал он, — все хорошо, отец согласен на ваш брак, если только вы усердно займетесь живописью. И потому выздоравливайте поскорее и идите к нему.