Странствия

Фукарандоно, тундо из Миайжимы, уже на следующий день явился во дворец в сопровождении трех тысяч бонз, собравшихся для этого диспута. Но король согласился допустить только четверых, сказав, что это он делает, чтобы избежать распрей, а также потому, что честь его не допускает, чтобы они выставляли против одного человека три тысячи своих сторонников. Тут дали знать отцу Франциску, который уже был извещен о предстоящем диспуте, и капитан и португальцы проводили его во дворец еще с большей торжественностью, чем в день первого посещения короля. Самые уважаемые и богатые португальцы прислуживали ему, непрерывно выказывая ему знаки величайшего почтения, то и дело опускаясь перед ним на колени и держа все время в руках шапки, украшенные жемчугом и многочисленными золотыми цепочками. Все эти почести, пышность и богатство очень уязвили бонз. На их лицах можно было заметить явное огорчение и растерянность. Но короля и вельмож, находившихся во дворце, все это очень развеселило, и, подшучивая над бонзами, они говорили:

— Пусть будут наши дети такими же бедными, как он. Что бы о нем ни говорили, истина-то у нас перед глазами, а вымысел тех, кто утверждает противное, лишь доказывает их зависть.

Король, услышав, что говорят вельможи, улыбнулся и сказал:

— Бонзы клятвенно уверяли меня, что, если я увижу этого отца, меня стошнит от его вида, и я некоторое время тоже так думал, так как доверял им, но с некоторых пор я убедился, что все истины их могут оказаться под стать этой.

Слова эти, которые король произносил достаточно громко, как бы с намерением задеть и осмеять бонз, так смутили и их и Фукарандоно, что они не решались открыть рта. Такая боль и зависть была у них на душе, что Фукарандоно, обратившись к одному из стоявших рядом с ним сторонников, сказал ему вполголоса:

— По тому, что глаза мои видят, а уши мои слышат, боюсь, придется нам уйти сегодня столь опозоренными, что и в прошлый раз, а может быть, и еще сильнее.

Едва святой отец вошел в зал со всей знатью и вельможами, которые его сопровождали, король предложил ему сесть на самое почетное место рядом с собой, оказав ему почти такую же честь, как своему брату, и, поговорив с ним, а потом приказав водворить тишину, предложил Фукарандоно изложить, какие возражения выставляют бонзы против принятия в Японии новой религии, которую отец магистр прибыл проповедовать жителям этого города. Бонза Фукарандоно, уже немного присмиревший и обуздавший свою гордыню или просто желавший скрыть свое низкое происхождение и, по слухам, отнюдь не благородную кровь, ответил ему, что религия эта в высшей степени враждебна его религии и противоречит всем ее заповедям; стремится открыто осрамить рабов божьих, произнесших монашеские обеты и чистотой жизни служащих своему богу; новыми заповедями и предписаниями запрещает то, что разрешали сторонникам их религии бывшие кубункама, и, наконец, устами своих проповедников открыто заявляет народу, что только в том, что проповедуют христиане, спасение людей, и не в чем ином, и что святые фатокины Шака, Амида, Жизон и Канон осуждены на вечные муки в бездонной пропасти Обители Дыма и преданы праведным судом божественного правосудия Прожорливой Змее, обитающей в ночи; а посему, движимые священным рвением, все японцы обязаны предотвратить то зло, от которого могут проистечь бесчисленные беды.

Король обратился к святому отцу и предложил ему ответить на эту жалобу, к которой присоединились и другие бонзы. На это Франциск Ксаверий, устремив глаза к небу и воздев руки, ответил, что просит его величество предложить тундо Фукарандоно указать в точности на те причины, которые заставляют его и прочих бонз жаловаться на его речи, и тогда он сможет ответить на каждое обвинение в отдельности. И тогда его величество и присутствующие разберут их доводы и решат, что правильно, и после этого ни бонза, ни он не будут ни в чем противоречить принятому решению.

Королю предложение это показалось разумным, и он приказал, чтобы так и было сделано. Среди слушателей снова водворили тишину, и бонза спросил святого отца, почему он дурно отзывается о его богах. На это отец Франциск ответил, что они недостойны этого высокого имени, которое дают им непросвещенные, ибо подходит оно только господу, сотворившему небо и землю, чье всемогущество и непостижимые чудеса не способен охватить наш рассудок, а тем более уразуметь их. Но уже по тому малому, что видят наши глаза, можно судить, кто есть истинный бог, ибо Шака, Амида, Жизон и Канон, если судить о них по тому, что о них написано, были всего лишь богатые люди.

На это все присутствующие ответили:

— По-видимому, он прав.