Странствия

Во время этого разговора и многих других бесед, которые святой отец вел с королем, он не раз напоминал ему о некоторых вещах, необходимых для его спасения; настоятельно просил его помнить, как коротка человеческая жизнь и что все мы находимся в объятиях смерти; предостерегал его, что если он не перейдет в христианство, то будет непременно осужден, но если он станет христианином и до конца будет пребывать в милости у Иисуса Христа, то может быть уверен, что сын божий примет его в число чад своих и ценою своей драгоценной крови добьется его оправдания перед предвечным отцом. Говорил он с королем о его спасении столь прочувственным образом, что у того дважды навертывались слезы, чем все мы были глубоко потрясены и чему все стоявшие близко к королю придали большое значение.

Между тем бонзы как истые служители сатаны исподволь старались навредить святому отцу, так как открыто с ним сразиться не могли, ибо споры, которые они пытались с ним затеять, неизменно приводили к их поражению, и доводы Франциска Ксаверия они не в силах были опровергнуть, так что народ стал уважать их меньше прежнего. Этим они были чрезвычайно оскорблены и не раз называли святого отца «инокосен» — смердящим псом, беднейшим, чем все изъеденные вшами нищие, и уверяли, что он питается клопами и мясом трупов, которые ночью выкапывает из могил. А что до того, что ему случается привести их в замешательство своими речами, то это волшебство и дьявольское искусство, и никаких тут знаний или духовной силы нет. Король же, за всю проявленную к нему милость и оказанные ему почести непременно будет спален огнем и потеряет престол, ибо так определили четыре фатоке (иначе говоря, четыре божества их веры): Шака, Амида, Жизон и Канон. Такую вот судьбу они пророчили королю и народу за то, что тот терпит в своей стране чужеземного бонзу. Слушать бонз было страшно, и мы, португальцы, изрядно их побаивались, но пока что нас спасало то, что на нашей стороне неизменно был король. Ему, после бога, обязаны мы были тем, что бонзы не пошли на то, что они давно уже замышляли, а именно, намеренно подстроить какую-нибудь смуту, чтобы, воспользовавшись ей, убить святого отца, да заодно и нас. Когда они поняли, что не так-то просто добиться того, что они хотели, они опять решили прибегнуть к диспутам и подорвать доверие к святому отцу, но теперь они собирались выставить против него знаменитого бонзу, почитавшегося среди них вершиной учености. Был он настоятелем храма, именуемого Миайжима, расположенного в двенадцати легуа от Фушеу. С этой целью они попросили его приехать, дабы вступиться за честь их богов. Бонза, полагая, что победа в споре с тем, кто сам неизменно побеждал в споре своих противников, принесет ему великую честь и славу, поспешил приехать вместе с шестью или семью такими же учеными бонзами, которых он взял себе в помощники. Прибыл он как раз в то время, когда отец Франциск вместе с капитаном и прочими португальцами прощался с королем, ибо на следующий день, должен был отплыть в Китай. Бонзе очень хотелось, чтобы у него не ускользнула из рук добыча, которую он считал уже верной, так как был убежден в глубине своих познаний, имел степень тундо в коллегии Фиансима и, как говорят, тридцать лет был там деканом факультета, который у них считается самым ученым, как у нас, скажем, факультет богословия. Придя во дворец в упомянутое время, он велел доложить королю через одного из бонз, приехавших вместе с ним, что к нему прибыл Фукарандоно (ибо так он назывался). Король был этим настолько огорчен, что это даже стало заметно. Он думал, что ученостью своей бонза может привести в замешательство святого отца, чем будет подорвана добрая слана, которую Франциск Ксаверий заслужил, переспорив других бонз.

Однако святой отец, поняв причину озабоченности государя, стал очень просить его допустить до себя знаменитого бонзу, на что король с большой неохотой наконец согласился.

Бонза явился, и после того как он выполнил весь церемониал приветствий, король спросил его, что ему угодно, на что последний ответил, что приехал повидать отца из Шеншико, чтобы успеть попрощаться с ним, прежде чем он уедет. Все это было сказано с таким высокомерием и надменностью, что сразу стало видно, чьим орудием он является. Подойдя к святому отцу, который пригласил бонзу сесть рядом с собой, и обменявшись с ним различными любезностями, на которые здесь не скупятся, он спросил отца Франциска, знает ли он его. На это отец ответил, что нет, ибо никогда о нем не слышал. Бонза, для того чтобы унизить собеседника, сделал вид, будто это его очень развеселило, и, обратившись к своей свите, воскликнул:

— Недолго придется с ним возиться, если он меня не узнает, хоть мы с ним чуть ли не девяносто или сто раз встречались по торговым делам. Не думаю, чтобы он ответил впопад на то, что я у него буду спрашивать.

И, обратившись к святому отцу, спросил его:

— Остался еще у тебя товар, который ты продал мне во Френожаме?

На это отец сказал: