Странствия

— О, священная плоть, драгоценнее всех королей Авы, белая жемчужина стольких каратов, сколько частиц движется в солнечных лучах, возведенная всевышним на вершину почестей и скипетром своим повелевавшая ратями могущества царей, я, незначительнейший муравей кладовой твоей, поселившийся в великом изобилии забытых тобою крошек и столь несхожий с тобой в ничтожестве своем, что едва могу быть замечен твоим зраком, прошу тебя, повелитель главы моей, во имя свежего луга, на коем ныне отдыхает душа твоя, выслушать опечаленным своим слухом то, что выскажут тебе перед всем народом уста мои, дабы получил ты удовлетворение за беззаконие, совершенное с тобою на земле. Оретанау Шаумигрен, брат твой, владетель Савади и Тангу, устами недостойного раба твоего просит тебя, прежде чем ты расстанешься с этой жизнью, милостиво простить ему все, чем он мог оскорбить тебя в прошлом, и взять себе во владение сие государство, которое он возвращает тебе целиком и полностью, ничего не удержав, и заявляет через меня, вассала своего, что, добровольно отрекшись от него в твою пользу, он остается чист перед тобою, так что все жалобы на него, которые ты мог бы направить с того света, не будут услышаны, а чтобы наказать себя за те огорчения, которые он тебе причинил, он соглашается в земном изгнании быть надзирателем и опекуном этого подаренного тебе королевства Пегу и клянется всегда исполнять на земле то, что ты прикажешь ему с небес, при условии, что ты разрешишь ему пользоваться плодами ее, словно милостыней, поданной ему на пропитание, ибо иначе он не сможет быть держателем этой земли, менигрепо никогда на это не согласятся и в час смерти не отпустят ему его грехов.

На это одни из присутствующих при этом священников, пользовавшийся, очевидно, большим противу других весом, ответил как бы устами умершего:

— Поскольку, сын мой, ты признаешь прошлые свои заблуждения и перед всем собравшимся здесь народом испросил у меня прощения, прощаю тебя от души и радуюсь, что в этом королевстве оставляю тебя отныне пастырем стада своего при условии, что ты не нарушишь данной мне клятвы, ибо этим ты совершил бы столь же великий грех, как если бы ты наложил сейчас руку на меня без разрешения на то всевышнего.

Тут весь народ принялся кричать:

— Mitay curtarao, dapano, dapano! — что означает: «Да разрешит это господь наш, господь наш».

А священник, поднявшись на агрен, или кафедру, и обратившись к народу, продолжал:

— Дайте мне как благодарственный дар часть слез, пролившихся из глаз ваших, чтобы душа моя могла испить их, услышав радостное известие, что Шаумигрен наш остается на этой земле по воле божьей и не обязан ничего никому возвращать ^{352}. А посему возрадуйтесь и вы, как добрые и верные подданные его.

При этих словах собравшийся народ пришел в такое возбуждение, что радостно захлопал в ладоши, оглашая воздух страшными криками:

— Exirau opaeum! — что означает: «Прославлен будь, господин».

Когда с этим было покончено, исполненные благочестивого рвения священники забрали куски покойного короля вместе с внутренностями и всем, что было из него извлечено, отнесли их со знаками величайшего почтения на место, расположенное несколько ниже, и возложили на костер из драгоценных пород сандала, орлиного дерева и стиракса, после чего три священника подожгли его с трех сторон. Затем, следуя какому-то диковинному обряду, совершили множество жертвоприношений животных, по большей части баранов, которым они отсекали головы.

Тело горело всю ночь до утра; пепел был собран и уложен в серебряную раку и отнесен торжественной процессией, в которой участвовало более десяти тысяч жрецов, в храм Киая Лакаса, бога тысячи божеств, где его поместили в нишу наподобие придела, всю покрытую золотом. Таков был конец короля Пегу Шеминдо, которого те два года с половиной, что он правил, чтили так, как, сдается мне, не чтили никакого другого монарха. Но так уж устроен свет.

Глава CC

Как из королевства Пегу я отравился в Малакку, а оттуда в Японию и о чрезвычайном происшествии, которое там имело место