Странствия

Начальники мятежников, выслушав оправдание короля и данные им обещания, согласились принять его условия, попросив, однако, не забывать о требованиях солдат, ибо было необходимо считаться с ними. На это король им ответил, что они правы и что во всем он будет руководствоваться тем, что покажется начальникам наиболее правильным. Чтобы окончательно уладить разногласия, решено было прибегнуть к третейскому суду. Мятежники должны были выставить трех судей, и то же количество должен был выставить и король, так, чтобы в общей сложности их получилось шесть. Далее, для большей беспристрастности сочли, что трое из шестерых должны быть монахами, а остальные трое иностранцами. Договорившись по этому вопросу, стали думать, кого из монахов взять в судьи, и обе стороны остановили свой выбор на трех менигрепо пагоды, посвященной Киаю Хифарону, богу бедноты, а относительно трех других, которые по условию обязательно должны были быть иностранцы, решили бросить жребий между королем и мятежниками, какой стороне избирать одного, а какой двоих. И было господу нашему угодно сделать так, что выбирать двоих выпало королю, ибо по милости господней он назначил обоих из числа ста восьмидесяти португальцев, тогда проживавших в городе, из коих один оказался Гонсало Пашеко, фактор по гуммилаку его величества короля Португалии, дворянин, человек благородный и очень честный, а другой — всеми уважаемый купец по имени Нуно Фернандес Тейшейра, которого новый король знал еще при старом короле и о котором был очень высокого мнения. Военачальники мятежников также избрали иностранца, но кого, я тогда не узнал. Когда состав суда был определен, для скорейшего разрешения вопроса вызвали судей, ибо король боялся покидать пагоду, не покончив с этим делом, так как хотел мирно распустить свое войско еще до торжественного въезда в город, считая, что если впустить туда солдат, они, возможно, не устоят перед соблазном его ограбить. С этой целью в ту же ночь король послал конного бирманца в квартал, где жили португальцы, которые не менее пегу опасались грабежа и поголовного истребления жителей. Подъехав к городу, бирманец громким голосом (ибо так принято у них говорить королевским гонцам) спросил, где живет начальник португальцев, после чего, не зная, что это все означает, гонца проводили туда, куда он был направлен. Когда бирманец оказался перед Гонсало Пашеко, он сказал ему:

— Природе всевышнего, создавшего твердь небесную, столь же свойственно пробуждать в людях добро, предотвращающее зло, как и супостату всевышнего — дракону взращивать в груди их беспокойный, мятежный дух, нарушающий мир, который позволяет нам жить согласно заповедям господним. Некий злой человек из вашего народа высек адскую искру из груди своей, запалил пламя, раздутое дыханием усобицы, и вызвал среди шаланов, мелейтаев и савади, входящих в войско повелители моего, мятеж, вызванный низостью и алчностью бунтовщиков и их главаря. Зло, порожденное им, привело к тому, что рать короля едва не погибла, три тысячи бирманцев поплатились жизнью, а над самим государем нависла немалая угроза, и ему пришлось укрыться в пагоде, где он и поныне пребывает, не решаясь довериться чужеземным наемникам. Для умиротворения этой смуты пожелал господь, отец святого согласия, вселить в сердце короля решение вынести эти невзгоды как подобает мудрецу, дабы благоразумием своим успокоить сердца этих мятежных и крамольных народов, обитающих в самых пустынных пределах Моэнских гор ^{348}. Да проклянет их бог среди всех людей! И вот, для того чтобы воцарились мир и согласие между королем и начальниками бунтовщиков, был заключен договор, соблюдать который поклялись обе стороны, согласно которому государь мой, дабы избавить город сей от потока и разграбления, обещал солдатам выдать из собственной казны все, что постановят своим приговором шесть человек, избранных третейскими судьями в этом деле. Четверо судей уже вызваны и ждут тебя и другого португальца, которых избрал король со своей стороны, чтобы начать обсуждение. Имя его написано в этом письме, которое удостоверит тебя в истинности моих слов.

Тут он вручил Гонсало Пашеко послание бирманского короля, которое тот принял, став на колени и положив его себе на голову со всеми положенными знаками почтения, что бирманцу доставило большое удовольствие.

— Верно, хорошо знал повелитель наш король, кто ты такой, — сказал он, — если избрал тебя судьей его чести и распорядителем его имущества.

Гонсало Пашеко немедленно прочел письмо всем присутствующим португальцам, которые выслушали его с обнаженными головами. Гласило оно следующее: