Странствия

Хотя мандарину не понравились оба эти места, но мысль о том, что король Португалии является братом китайского государя ^{183}, показалась ему особенно оскорбительной, — и, не обращая на прочее никакого внимания, он приказал наказать плетьми обоих посланцев и отрезать им уши и в этом виде отправил обратно к Антонио де Фарии с ответом следующего содержания, написанном на обрывке бумаги.

«Жалкий червяк, рожденный мухой, завязшей в никогда не очищаемом нужнике подземной тюрьмы, кто позволил твоему дерзкому ничтожеству рассуждать о делах небесных? Когда я приказал прочесть твое прошение, в котором ты обратился ко мне как к господину и просил меня сжалиться над тобой, несчастным и бедным, я уже по великодушию своему склонялся к милости и был почти удовлетворен той малостью, что ты мне прислал, но тут ушей моих коснулось кощунство, произнесенное твоей гордыней, — ты сказал, что твой король — брат Сына Солнца, льва, возведенного неизреченной властью на престол вселенной, чьи стопы попирают венцы всех тех, кто правит землей королевскими державами своими и скипетрами, кои суть не более, чем гвозди в подошве его сандалий, расплющенные поступью его пят, о чем писатели золотого храма возвещают истинностью своих свидетельств во всех краях, обитаемых людьми. И вследствие этой чудовищной ереси я приказал сжечь твою бумагу, поступая в ее подлом лице с ней так, как должно было бы поступить с тобой по жестокому приговору правосудия, каковой казни я еще хочу тебя подвергнуть за столь великое прегрешение. Настоящим же приказываю тебе сейчас же без малейшего промедления поставить паруса и покинуть сей порт, чтобы не были они прокляты морем, которое тебя поддерживает».

Когда толмач (который там называется «тансу») закончил чтение письма и сообщил его содержание, все слушавшие его почувствовали себя униженными, а Антонио де Фариа более, чем кто-либо другой. Долгое время все пребывали в некотором смятении, ибо совершенно потеряли надежду выкупить пленных.

Обсудив, как отнестись к оскорбительному письму и к озлобленному мандарину, решили наконец высадиться на берег и напасть на город, надеясь на помощь господа нашего, поскольку руководствовали нами добрые намерения. Для этого немедленно были приведены в боевой порядок четыре рыбачьих лодки, захваченные этой ночью.

Был произведен смотр всем, кто мог пойти в эту экспедицию, причем выяснилось, что подходят для этой цели триста человек, из коих семьдесят было португальцев, а остальные рабы и матросы, а также люди Киая Панжана, из которых сто шестьдесят были вооружены аркебузами, а остальные копьями, пиками, зажигательными бомбами и многим другим оружием, необходимым для успеха этого дела.

Глава LXV

Как Антонио де Фариа напал на город Ноудай и что он при этом делал

На другой день, когда уже почти совсем рассвело, Антонио де Фариа поднялся под парусами вверх по реке, взяв с собой три джонки, лорчу и четыре захваченных им баркаса и стал на якорь в шести с половиной брасах выше прежней стоянки у самой городской стены. Убрав паруса, он не стал производить салюта или палить из пушек, а просто поднял торговый флаг, как это делают китайцы, чтобы этим изъявлением мирных намерений избавиться от всех дальнейших церемоний, хотя знал, что в глазах мандарина все равно он человек погибший и всякие любезности бесполезны.

С места своей новой стоянки он послал мандарину еще одно письмо. В нем он обещал еще больший выкуп за пленников и выражал всяческие дружественные чувства. Письмо это, однако, лишь ожесточило этого пса, который велел распять несчастного китайца-посланца и показать его с городской стены кораблям. Тут Антонио де Фариа убедился, что все надежды, которые пытались еще внушить ему некоторые его спутники, окончательно утрачены. Тем временем солдаты Антонио де Фарии пришли в большое возбуждение и сказали ему, что раз уж решено делать высадку, то нечего мешкать, иначе враг сможет подтянуть к городу много людей.

Антонио де Фариа с этим согласился, сел немедленно в баркас с отобранными для высадки людьми, ожидавшими лишь его приказаний, и велел джонкам стрелять по неприятелю и по городу, едва увидят большое скопление народа, но делать это только тогда, когда не будет рукопашных стычек между ними и противником. И, высадившись ниже якорной стоянки примерно на расстоянии арбалетного выстрела, направился, не встречая ни малейшего сопротивления, вдоль берега к городу, на стену которого высыпало к тому времени довольно много народу. Все они размахивали шелковыми знаменами, били в колокола и издавали громкие крики — видно было, что эти люди рассчитывают запугать нас показной воинственностью и больше возлагают на нее надежд, чем на самые дела.