Странствие. Книга I

— О матери! Как ты смеешь упоминать ее, убийца?!

— Я не убивал…

Он осекся. Стражник зашёл в помещение. Тит не решился упоминать мать в присутствии посторонних. Он прошептал:

— Ты предпочтешь сгинуть или отступиться от своего?

— Иллир — это смерть для Эзилата. Любой, кто за ним следует, предает Республику.

— Предает тот, кто слепо верует в святость Примота и его власти. Мне все ясно. Я пытался тебе помочь, отец, — он взглянул на стражника и скомандовал: — Выводите его.

После он направился к выходу. Стражник схватил Максиана за руку и тот зарычал, словно дикий зверь.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! Будь ты проклят!

Тит обернулся во мраки выхода из камеры. Раздался его холодный голос:

— Да. Для тебя лучше сгинуть в истории, чем измениться самому.

Тит быстро ушел, следом увели Максиана. Натан остался в камере один.

В тот день на площади установили большую трибуну. Максиана и еще нескольких заключенных привели туда и на глазах у жителей Эзилата судили. Максиана приговорили к смерти. Через несколько недель приговор должны были исполнить, а до того его заперли в одиночной камере в башне за городом.

Глава VI Тит, часть 1

Отрывок из письма Иллиру:

«…этот человек преданный и доблестный, славный воин, но совершенно не сговорчивый. Он слепо следует своим собственным придуманным идеалам. Тут даже нет смысла упоминать о его ближайших родственниках. Таким людям следует быть в пылу битв, где они действительно могут проявить себя, но никак не в столице, где нужно иметь подходящие качества, чтобы добиться нужного результата. С ним нам не удастся вернуть стабильность в Эзилат и обеспечить Ваше спокойное правление. Поэтому прошу Вас рассмотреть возможность выслать его на север страны…».

День был в разгаре. Одинокое светило сверкало в голубом небе, будто всем видом показывая, что лишь одно оно способно это делать. Небо было пустым от горизонта до горизонта. Северный холодный ветер с порывами гулял по лугам за городом, неся с собой последнее дыхание зимы. Вокруг раскинулись бесконечные салатовые луга и поля еще не проросшей пшеницы, среди которых редко росли кипарисы и пинии. Дорога вилась среди них от самого города и исчезала где-то вдалеке на подступах к Содрабергу.

Легион охраны Эзилата выдвинулся на полигон за пределы столицы для проведения тренировок. Сверкающий на солнце доспехами вереницей двигался строй — длинная колона из четырех рядов растянулась по извилистой дороге почти на версту. Строй возглавляла небольшая группа всадников — высокопоставленные командиры, среди которых должен был быть и Бенегус Неро. За всадниками двигался строй пеших легионеров, следом лучники-сагиттарии, следом копейщики, а замыкали строй отряды обслуги — министраты[23], и повозки снабжения. Воины двигались быстро и бодро при полном обмундировании как на войну. Слышался марш и бой барабана, задававший темп. Планировали удалиться от Эзилата на двадцать верст, возвести лагерь и провести многодневный полевой выход, чтобы размять заскучавших воинов и показать Владыке умения городской стражи в проведении маневров.

Тит и его люди двигались где-то в самой гуще колоны, затерявшись среди остальных легионеров. Тит был угрюмым. Он печалился из-за отца и никак не мог отпустить мысли о нем; он переживал, что совершил ошибку, так легко отпустив его на плаху, не добившись от него ни покаяния, ни признания. Тит до самого последнего момента надеялся, что его отец откажется от Примота, от своих взглядов и верности мертвым традициям, но этого не произошло. Теперь великий Максиан будет казнен. Приговор неминуемо будет исполнен. Вопрос — когда? Когда пожелает Иллир. Несмотря на это Тит чувствовал, как тень отца, в которой он находился долгие годы, никуда не рассеивается.

В шеренге с Титом шли верные воины из его контубернии[24]: Комус, Хадегис, Варий. Остальные из его отряда следовали позади. Воины негромко болтали о том о сем, пока было можно. Тит не обращал на них внимания, и они это чувствовали.