— Поговаривают, что кариумы хотят напасть… — хозяин сделал паузу и хитро посмотрел на обоих собеседников, — а еще говорят, что в Синоре слишком много шпионов валлийцев — их тоже отлавливать собираются.
— Мы не шпионы! — воскликнул Лотар.
Хозяин усмехнулся, пошевелив усами из стороны в сторону.
— Это не мое дело, юный господин, но на вас посмотришь и много чего подумаешь.
Лотар понял, что речь идет об его синяках и следах драки.
— Много чего там говорят, — продолжил хозяин, — Говорят, что главаря валлийских повстанцев поймали… Чепуха, конечно. Конечно! Этот дурак поднял восстание. Слышали, Иллир то в деревушке Ребеле всех поубивал за то, что люди оттуда пошли за Париса Валлийского?
— Как это всех? — воскликнул Натан.
— А вот так. Всех до единого, чтобы каждому в округе было неповадно делать что-то подобное.
Лотар широко раскрыв глаза слушал, не обронив ни слова. У Натана заметно затряслись руки. Ему стало больно, когда он представил, что стало с жителями Ребелы…
— Они сами виноваты. На что надеялись? Хм… хотя, убивать… наверно, не надо было. — строго протараторил хозяин, а потом озираясь по сторонам, вытащил из-за пазухи сверток. Натан развернул его и увидел лицо, очень походившее на Лотара, с подписью «За поимку награда 50 асс!». — Я в ваши дела не лезу, господа Натан и Лотар, но в городе много бедняков. В надежде получить награду, они на всех незнакомцев донесут. Времена такие… Имейте в виду. И еще… на вашем месте я бы не ждал больше корабль.
После этих слов трактирщик ушел.
Глава XVII
Западный ветер
Кони гладко ступали по появившейся на подъездах к городу брусчатке. Ровный цокот копыт разносился по округе и, словно маятник, уравновешивал поток мыслей в голове Тита. Он, вместе со своим отрядом, Кутонием Куоррой и его людьми приближались к Синору. Тит крепко сжимал поводья в кулаках, до боли. Он был переодет в обычного путника: на нем были драные лохмотья с капюшоном. Так Тит пытался скрыть свою личность. Он чувствовал себя проигравшим. Омерзительные людишки взяли верх над ним, не дали ему свершить правосудие и вынудили пойти против закона, нарушить приказ.
По пути из Валлиса в Синор он все вспоминал слова отца. Тит спрятал их глубоко, чтобы они никогда не подвергали сомнениям его дела, но сейчас они без его желания вырвались из глубин памяти и болезненно царапали остатки самолюбия. Максиан твердил про величие прежнего Эзилата и про то, что выскочка не поменяет устоявшийся уклад в стране и, более того, он постарается сделать все, чтобы обрести еще большую власть. Максиан говорил про Иллира. Он считал, что Иллир окружит себя головорезами и бандитами, и настоящей властью будут они. Так и было. Теперь Тит это понимал, но вернуть время вспять он не мог. Высокопоставленные командиры были в сговоре и делали все необходимое, чтобы выжить и восстановить свои привилегии, а Иллир лишь шел у них на поводу и ничего не решал — так думал Тит.
Теперь Тит ясно понимал, за что воевал его отец и за что он сейчас сидит в темнице в ожидании своей казни. Великий командир, несправедливо осужденный, оболганный и преданный сыном-слепцом. Он вспомнил, как с самоуверенностью смотрел на восход в Гатасе из окна и думал, что он идет победным маршем, «Какой же я идиот!» — подумал Тит, — «Последнее доброе дело, которое я желаю сделать, это отомстить за сожженный город и вместе с Кутонием отбить нападение северян на Синор». Конь Кутония нагнал коня Тита — они сравнялись.
— Тит, ты бы освободил теперь своего отца? — негромко спросил Кутоний. — Моего брата.
Его вопрос показался неожиданным. Тит посмотрел на дядю. Кутоний был на стороне нового Эзилата, но никогда не был врагом Максиана. Они близко дружили, и Кутонию было горько от того, что Максиан предпочел бороться за умирающую власть Энрике Примота. Но в новых реалиях Кутонию казалось, можно построить и новую страну.
Тит задумался о сложных взаимоотношениях между Кутонием и Максианом. Ему было известно, что их дружба выдержала множество испытаний, но теперь она оказалась под угрозой из-за политических разногласий. Кутоний всегда был человеком, который верил в перемены и в возможность создания лучшего будущего, даже если это требовало болезненных решений. Максиан же был приверженцем традиций и старых порядков, готовым сражаться за них до конца.
— Да, освободил бы.
— Мы еще можем это сделать.
— Ради чего?
— Ради спасения Эзилата.
— Я сам отдал Эзилат в руки предателя, как же нам теперь вернуть все назад?
— У меня много верных людей, а за Максианом пойдут еще больше. Максиан был единственным человеком, на ком держалось сопротивление после смерти Примота. Освободив его, мы дадим народу новую надежду.
— Я все сломал.
— Ты не знал, Тит. И я не знал. Мы оба совершили ошибку.
— Поэтому мы вдвойне виновны.