Читаем Странствие бездомных полностью

В эти октябрьские дни 1917 года, когда мама пыталась воззвать к разуму своих партийных товарищей, вернее сказать, бывших товарищей, сестра Евгения была в большевистском штабе и, хоть не участвовала в сражениях с юнкерами, а готовила вместе с другими сестрами милосердия перевязочный пункт Красного Креста для приема раненых, все же с юнкерами встретилась. Сохранились ее краткие воспоминания под названием «Октябрьские дни в Моссовете» (так обозначила она основное место приложения своих сил). Она убежденная большевичка, хотя и «не оформленная», о чем жалеет. Она еще очень молода (двадцать два года); вернувшись с фронта, сразу увлеченно включается в общественные дела: Совет рабочих депутатов в Бутырском районе, организация профсоюза работников стекольной и фарфоровой промышленности. Она мало бывает дома: «тревожное время… непрерывные ночные дежурства».

«В один из вечеров октября, — пишет она, — закончив неотложные дела Союза, я, переполненная сообщениями о событиях в Петрограде и слыша непрекращающиеся выстрелы со стороны Кудринской площади, иду с работы не домой, а в бывший дом генерал-губернатора… Сегодня обстановка там совсем необычайная: весь нижний этаж занят солдатами. Это — „наши“. Они лежат на голом полу первого этажа».

Солдаты отдыхают. Женя и еще пятеро таких же «сестриц» должны обеспечить перевязочными материалами медпункт, а для этого приходится ехать в клиники на Девичьем поле. Опасное дело — надо проскочить через заставу юнкеров, по машине стреляют. Когда пункт оборудован, «сестрички» по очереди выходят на улицу в поисках раненых, один раз приносят на носилках мальчишку лет семи — к счастью, «легкого».

«В первом этаже, — рассказывает Женя, — есть маленькая комнатка, там бывают „пленные“ юнкера, которые не сдаются, и потому их не отпускают. Один раз меня послали дежурить в эту комнату. Молоденький юнкер, помещенный туда, представлялся помешанным — все время что-то выкрикивал, бормотал. Я сидела „при нем“, пыталась заговорить, ничего не получалось. Его решили отправить в больницу… усадили в двуколку, с ним ехал наш солдат и я. По дороге он сбежал. А „стрелять вслед“ не было сказано…»

В этом эпизоде всё походит на игру — может, потому, что у этой троицы молодых еще нет чувства классовой ненависти, не определилось еще жесткое размежевание, не вспухла в сердцах вражда. И в семьях вполне могли уживаться меньшевики и большевики, и юнкеров еще можно было пожалеть. Но это могли «ведомые», а «ведущие», большевистские вожди, уже не могли.

Мама и Женя скорее вместе, чем врозь, хотя они в эти дни заняты противоположным: Женя «воюет» против юнкеров, мать хлопочет о прекращении «войны».

Женя в горячей точке восстания, и мать, естественно, полна тревоги. Но вот сестру на третий день отпустили домой. Она вспоминает: «Еле взобралась на четвертый этаж; ко мне бросилась мама, взволнованная моим долгим отсутствием в такие дни. У нее был кто-то из товарищей, все донимали меня расспросами, а я могла только сказать „всё хорошо!“ и заснула мертвым сном. На душе было полное ощущение победы».

У мамы ощущения победы, естественно, быть не могло. Она не была на стороне юнкеров, но расправы большевиков над юными повстанцами одобрить никак не могла. Мальчиков этих, уже истощивших боевую силу, немало постреляли безоружными.

В биографической справке, составленной Евгенией в дополнение к маминым воспоминаниям (мать довела их до 1903 года), вся мамина общественная деятельность после Февральской революции уместилась в один абзац. За этим простым перечислением стоит немало маминого труда и времени: «Любовь Николаевна участвует в восстановлении партийных ячеек, в организации Советов рабочих и солдатских депутатов (Бутырский район), входит в областной комитет РСДРП, заведует конторой газеты „Вперед“».

Напомню: РСДРП, партийные ячейки, газета «Вперед» — всё это относится к деятельности меньшевиков. Пока еще их партия не запрещена, и в Советах того времени меньшевики преобладали. Еще одно приложение маминых сил — «больничные кассы», общественная медицинская помощь.

Из маминых дочерей по интересу к политике ближе всех была Евгения. В первые месяцы после революции, может, и в первый год, мама и Женя, преодолевая разногласия, делали общее дело. Людмила тоже работала «при маме», но у нее не было той захваченности, какая двигала Евгенией.

Сестры мои, такие несхожие по характеру, не были похожи и внешне. Всматриваясь в их лица, я замечаю что-то общее — от матери, от отца. Но вот странность: Людмила, старшая, походившая больше на Степана Ивановича, чья внешность была скорее приятна, чем красива, была хороша, а Евгения, похожая на нашу красивую мать, была каким-то образом совсем лишена красоты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии