Странствие бездомных

В разговоре с Виктором Григорьевичем Сукачом я позволила себе высказаться об Иване Шишкине с легким пренебрежением и насмешливостью, на что В. Г. неожиданно сказал: «Думаю, что именно от него, Шишкина, в розановском роду и появились черты артистизма». Уточнять я не стала, мне вроде от этого прапрадеда ничего не нужно, но потом все же стала размышлять на подсказанную мне тему и вот к чему пришла.

Артистизм — это способность играть, преломлять жизнь в своем воображении. Играют дети, способность к игре сохраняют некоторые взрослые. Игра есть создание воображаемого мира, воображаемых ситуаций, возможных в жизни или даже от жизни весьма далеких. Играют роли великие артисты; ведут свою игру, меняя облик, мелкие и крупные мошенники, а то и политики. Допускаю существование «игрового» гена, это что-то вроде дрожжей, энергетического толчка, побуждающего к игровому действию. Действие, конечно, может быть разным. Можно, например, вообразить себя ревизором (Хлестаков), представить крупным финансистом (Мавроди), изображать депутата (Жириновский) — и всё это будет игра, всё свидетельствует о наличии «игрового» гена. Приведенные примеры — проявление игровой энергии низшего ряда, а «игровой» ген побуждает к игре и в высшем ряду — к творчеству, к созданию художественных ценностей. Все зависит от того, куда этот «игровой» ген попал, какому человеку достался. Глубокую и богатую душу «игровой» ген пробуждает к творчеству, скудную и мелкую побуждает к авантюрам и пакостничеству.

Возможно, и прав Виктор Григорьевич, приписывая столь важную роль такому неважному (на мой взгляд) человеку, как мелкий дворянин Иван Шишкин. Может, и пошел от него «игровой» ген через дочь его к внуку Василию Розанову. Может, и досталось от него что-то правнуку Владимиру. Недаром Василий Васильевич ощущал в «племяннике Володе», которым любовался и о котором тревожился, родственную душу, когда общался с ним в его отроческие и юные годы. Конечно, артистизм в моем отце присутствовал от рождения (он замечательно рисовал, имел способности литератора), но все это было заглушено, когда он предался революции. И Василий Васильевич сокрушался об этом непрестанно.

Мой отец до конца своей жизни так и не узнал Розанова — писателя и философа, не смог оценить его в самом главном — его творчестве. А я, так мало с ним знакомая, даже не пытаюсь его оценивать. Я просто припала к страницам «Уединенного», «Мимолетного», «Опавших листьев» и, подбирая листок за листком, наслаждаюсь этой своеобразной прозой, «сиюминутными» мыслями, многие из которых мне дороги и близки. И я понимаю, что Розанов — большое явление в русской культуре, на долгое время закрытое от людей ком-надзором.

Великая заслуга моего деда перед Россией в том, что он спас Василия Розанова, Розанов же всю жизнь старался спасать Россию. Можно не разделять всех его взглядов, но нельзя отказать ему в том, что он постоянно думал о стране, о сохранении природы, о просвещении народа, о значении семьи. Розанов писал и говорил об этом, пробуждая и будоража общество; открытость и непосредственность его не оставляли людей равнодушными. Даже в глубоком самопогружении Розанов думал и беспокоился о будущем нашей Родины.

И это объединяет всех нас.

Глава XI Беспечная моя юность

Проходят в памяти годы: я росла, взрослела, расширялся мой кругозор, новые люди входили в мою жизнь. С этих страниц начинается рассказ о моем отрочестве и юности.

Двадцатые годы, мы живем в Москве, вернувшись после трех лет отсутствия.

В жизни страны это десятилетие разделилось на две части: первая — нэп, передышка от потрясений и лишений, вторая — возвращение к большевистскому «эксперименту», но теперь уже с новым вождем, Сталиным. Впрочем, тогда эти перемены меня не занимали, я просто жила и радовалась жизни, не замечая того, что происходит в стране, не задумываясь над тем, в каком государстве живу. Счастливый возраст: ощущение себя в центре вселенной, удовольствие от постижения своего Я.

За годы работы над этой книгой я расшевелила свою память, и она уже без моих усилий сама доставляла мне из глубины лет подробности, которые я потом добавляла в эту рукопись.

Тем, кто спросит: «К чему эти подробности?», отвечу: для меня жизнь, при всем понимании ее глобальности, состоит из подробностей и без них просто не существует. Вот мне и хочется вспомнить все до мелочей. Хочется также воскресить в памяти людей, пусть только мелькнувших рядом с нами, по возможности назвать маминых знакомых — в большинстве это люди, пропавшие в безвестности и забытые. Пусть же хоть так выглянут из небытия.

Мама получила в начале 1922 года по ордеру две комнатки в общей квартире. Две большие занимает семья Петра Гарви, маминого знакомого, тоже меньшевика. В пятой живет старая дама с желтым восковым лицом и злыми глазками под завитушками черного парика, может, бывшая хозяйка квартиры — Пиковая Дама.