Странствие бездомных

Розанов вспоминает полуголодную жизнь, дни, когда хлеба могли купить только на полкопейки и ели один печеный лук (как видно, самый урожайный овощ). За хлебом посылали Васю, и он стеснялся такой нищенской покупки. На огороде больше других работал тоже Вася. Старшие отлынивали, ленились, только Вера, первая дочь, что-то делала, хотя была серьезно больна; вскоре она умерла от чахотки. Следующие по старшинству, Федор и Павлина, совсем отбились от рук и, кажется, искали пропитания по своему разумению. Дмитрий, умственно отсталый мальчик, был отдан в сумасшедший дом, где детей содержали вместе со взрослыми больными и его, беззащитного, обирали и объедали.

В общем, это был «темный», «злой» дом, где «все были несчастны», мать «измучена, ужасно измучена» и «постоянно раздражена». Из «злого» дома семья расползалась, чуя погибель, свое уничтожение. Дом, по сути, нельзя было уже называть домом, был он только «строением».

В этом «темном» доме умерла в 1870 году моя прабабка; умирала от рака, не в постели, а лежа на полу, на соломе, заброшенная и несчастная (была у нее в Костроме сестра, которая, вероятно, «проводила» ее, но обеспечить уход и заботу не могла).

Неудивительно, что, выйдя (уйдя) из такого гиблого дома, братья Розановы особо ценили Дом и Семью как идеал и первооснову жизненного устройства.

Старший, Николай, подтверждал это в обдуманном создании своей семейной жизни; младший, Василий, менее основательный и практичный, но одаренный способностью мыслить и обобщать, к своему личному опыту добавил размышления о семье как о первооснове человечества и его спасении. Свою семейную жизнь братья начинали совершенно по-разному.

Старший строил семейную жизнь разумно, утвердившись в работе, обеспечив необходимые средства. В жены он выбрал девицу некрасивую, но мягкого нрава, обещавшую быть хорошей женой и матерью, — Шурочку Троицкую, только окончившую Институт благородных девиц.

Младший начал семейную жизнь, совершенно не думая о семье. Да и возможности создать семью его первый брак не сулил. Аполлинария Суслова была чуть не на двадцать лет старше. Да и роль матери противоречила ее сути и стилю. И непонятно, зачем ей, изведавшей славу любовницы Достоевского, понадобился брак с зеленым студентиком невзрачной внешности? Взбалмошная, истеричная и сластолюбивая женщина, эгоистка и бездетница, она обладала каким-то злым очарованием и привлекла Розанова, скорее всего, своей близостью с Достоевским, которого Василий Васильевич очень любил.

Во втором браке, по любви, но «незаконном» (А. П. Суслова не давала развода) и начавшемся в неустроенном быту, Розанов не столько «строил» семью, сколько подчинялся условиям жизни, такой, как она могла в то время сложиться.

Однако на своем опыте — отрицательном и положительном, а также на наблюдениях, собранных им фактах из жизни, ситуациях, взятых из литературы, построил Розанов свое учение о семье. Семейный вопрос в России (вопросы семьи и брака, отношение полов) он рассматривал в аспекте историческом, социальном и философском, сообразно с тем временем, с законами Российского государства и православной церкви 1890–1900-х годов. Взгляды его сильно расходились со взглядами значительной части общества, вернее, в чем-то расходились с защитниками «устоев», а в чем-то — с либералами, противниками чрезмерных запретов.

Розанову приходилось отстаивать свои убеждения в спорах с церковью, с ее представлением о нерасторжимости венчания и монашеским отношением к плотской любви, а также с государством, с его законами о браке, препятствиями к разводу и непризнанием детей, рожденных вне церковного брака. Розанов защищал «живую» и «горячую», то есть основанную не на внешних скрепах, а на взаимной любви, семью от «законников» и вместе с тем защищал ее от гибельного воздействия революции.

Одного существенного слагаемого «семейного вопроса» Розанов не учел (или не хотел замечать) — это предела женских сил в приращении семейства. Впрочем, все деды-прадеды, о коих уже шла здесь речь, имели детей «сколько Бог пошлет», и бабки-прабабки рожали ежегодно, а истощившись, кончали жизнь в болезнях.

Тревогу о русской семье моего замечательного предка я понимаю и принимаю. Конечно, сейчас, через сто лет, в совершенно иных условиях, изменился и сам «вопрос». Он приобрел новую остроту, стал еще более тревожным. Семья за семьдесят лет коммунистического режима и десятилетие хаоса перестройки превратилась в больной организм, нуждающийся в срочной помощи (медицинской, правовой, нравственной).

Исторический парадокс: революция освободила семью от пут косных законов, устаревших запретов, дала свободу развода, узаконила внебрачных детей (чего так добивался Розанов); и эта же революция выбила из-под ног семьи основу ее существования — отняла Дом, лишила многих прав, а также осудила (можно сказать, ошельмовала) устои и опоры, на которых семья держится.