Странствие бездомных

Всё это время А. З. Крейн держал в голове свой сценарий, которого строго и придерживался. Впервые саморазоблачительные строки он опубликовал на страницах своей посмертной книги «Жизнь в музее»: «В музее же никто другой как директор является и „худруком“ и „главрежем“ — даже когда у него самый что ни на есть сильный заместитель по науке. Никакой самый сильнейший „зам“ не может стоять над директором. …Есть и другой вариант (курсив — Н. Б.): сильный заместитель, который ни в грош не ставит директора, не хочет и не может работать под его руководством, но и конфликтовать не хочет, — сам уходит из музея».[49] Именно этого и добивался Александр Зиновьевич. Конечно, А. З. Крейн предложил совершенно иную интерпретацию всей этой драматической коллизии: «…покинув музей, будучи в немалом возрасте, Баранская приобрела писательскую известность как автор нашумевшей в свое время и задевшей читателей за живое повести „Неделя как неделя“ и других произведений».

Под другими произведениями А. З. Крейн, по-видимому, сознательно зашифровал повесть Натальи Баранской «Цвет темного меду. Платье для г-жи Пушкиной» и рассказ «У Войныча на мельнице». С Пушкиным писательница Наталья Баранская не расставалась до самой своей смерти. Эссе «Три карты» — художественное исследование по письмам Дантеса к Геккерену обстоятельств их заговора против семейства Пушкиных — последнее произведение Н. В. Баранской, завершенное ею в год своего 95-летия. А. З. Крейн смог отлучить Н. В. Баранскую от московского Дома Пушкина, но разлучить ее с самим поэтом ему было не под силу.

В нашей стране повесть «Цвет темного меду. Платье для г-жи Пушкиной» выдержало три издания, не считая журнальной публикации. Издавалась она и за границей — в Голландии и Германии. И в обеих странах первоначальный тираж допечатывался. По западным меркам — явление редкое. Именно эту повесть известный петербургский пушкиновед Я. Л. Левкович назвала в своем докладе на очередной пушкинской конференции самым ярким и интересным произведением в художественной Пушкиниане после прозы Ю. Н. Тынянова.

Сколько ни стараюсь, никак не могу понять, почему такой безусловно неглупый человек, как А. З. Крейн, не хотел делить славу основателя музея с людьми, без которых этот музей не родился бы ни в коем случае? В алфавитном порядке перечислю их всех: Н. В. Баранская, Ф. Е. Вишневский, М. И. Кострова, А. З. Крейн. Александр Зиновьевич здесь на последнем месте только в порядке алфавита. Почему же он предпочел здоровому честолюбию болезненное тщеславие, и соорудил из трех своих книг о музее пьедестал для собственного памятника основателю музея, и взгромоздился на него в гордом одиночестве?

К трилогии А. З. Крейна об их музее Наталья Владимировна относилась без интереса, но не изображала деланного равнодушия. Первую — «Рождение музея» — просмотрела внимательно и сказала: «Он тоже хочет стать писателем». Вторую — «Жизнь музея» — лишь перелистала и заметила: «Он в двух шагах от цели». И действительно, вслед за Н. В. Баранской А. З. Крейн стал-таки членом Союза писателей. Третью — «Жизнь в музее», увидевшую свет после смерти ее автора, Наталья Владимировна даже смотреть не стала. А на мое возмущение тем, что во всех трех крейновских книгах ее имя упоминается редко и глухо, как бы между прочим, что ее роль в основании музея, в создании его экспозиции умалчивается и умаляется, мама устало уронила: «Эти лавры оставим для венка Александру Зиновьевичу». И в 93 года Наталье Владимировне не изменял присущий ей сарказм.

Я бы не стал вытаскивать на свет Божий этот неприглядный сюжет, но имена и Н. В. Баранской, и А. З. Крейна уже вошли в историю, и конфликт этот подлежит уже ее суду.

Мифотворчество свойственно нашему времени как никогда раньше. И вот уже из воспоминаний поэта Давида Самойлова, из предисловия к сборнику мемуаров других однокурсников А. З. Крейна по ИФЛИ узнаю, что Александр Зиновьевич — единственный основатель и создатель музея А. С. Пушкина в Москве. Даже известный пушкинист Валентин Непомнящий, знающий всю эту историю досконально, готов в предисловии к книге Крейна «Жизнь в музее» утвердить этот миф в сознании читателя…

* * *

Всю свою долгую жизнь Наталья Владимировна помнила имена и отчества своих учителей из I школы МОНО (Московского отдела народного образования), с Высших Государственных литературных курсов, из аспирантуры МГУ и Государственного литературного музея. Эта памятливость была выражением ее благодарности людям, без участия которых не могло состояться в полной мере становление ее личности, ее «самостоянье».

В жизнеописании «Странствие бездомных» Н. В. Баранская упоминает о них мельком, если рисует, то беглым штрихом, только потому что не они — главные герои этой книги. Однако не сказать о них поподробнее — нельзя. Слишком заметную и важную роль играли они в жизни Натальи Владимировны.