Странный Томас

Они отказываются тщательно разбираться с этими феноменами, частично потому, что считают признание сверхъестественного проявлением иррационализма. Они также боятся, зачастую подсознательно, перспективы открыть разум и сердце одной достаточно простой истине: Вселенная гораздо более сложна и многомерна, чем материальный мир, за пределами которого, согласно полученному ими образованию, ничего не существует.

Вот меня и не удивляло, что кошмар Виолы, который днем я воспринял вещью в себе, ни с чем не связанной, на поверку оказался куда более важным.

– В снах ты слышишь голоса, звуки? – спросил я ее. – Некоторые люди не слышат.

– Я слышу. В этом сне я слышала свое дыхание. И толпу.

– Толпу?

– Ревущую толпу, как на стадионе.

– Да где такое может быть в Пико Мундо? – удивился я.

– Не знаю. Может, на игре Малой лиги[45].

– На этих играх такие толпы не собираются, – резонно заметила Сторми.

– Совсем не обязательно, чтобы там были тысячи людей. Может, пара сотен. Просто толпа, все кричат.

– А потом, как ты увидела, что тебя застрелили?

– Я не видела, как это случилось. Тени, вспышки света, я бегу, спотыкаюсь, падаю на руки и колени…

Глаза Виолы скрылись за веками, словно она спала и видела этот кошмар впервые.

– …на руки и колени, – повторила она. – Руки попадают во что-то мокрое, склизкое. Это кровь. Потом тени уходят, их сменяет свет, и я смотрю на собственное мертвое лицо.

По ее телу пробежала дрожь, она открыла глаза.

Капельки пота блестели на лбу и верхней губе.

Несмотря на электрический вентилятор, в комнате было жарко. Но она не потела до того, как начала вспоминать свой сон.

– Что-нибудь еще, какие-то детали? – спросил я. – Любая мелочь может мне помочь. На чем ты… я хочу сказать, твое мертвое тело… на чем оно лежало? На полу? На траве? На асфальте?

Она задумалась, покачала головой.

– Не могу сказать. Помню только мужчину, мертвого мужчину.

Я оторвался от спинки дивана.

– Ты про… другой труп?

– Рядом со мной… рядом с моим телом. Он лежал на боку, с рукой, завернутой за спину.

– Были другие жертвы? – спросила Сторми.

– Возможно. Я никого не видела, кроме него.

– Ты его узнала?

– Не могла увидеть лицо. Он лежал, отвернувшись от меня.

– Виола, – попросил я, – если ты напряжешься и попытаешься вспомнить…

– В любом случае он меня не интересовал. Я слишком напугалась, чтобы думать о нем. Смотрела на свое собственное лицо, попыталась закричать, но не смогла. Попыталась еще раз, а в следующее мгновение уже сидела на кровати, крик рвался из меня, но, знаете, скорее не крик, а стон.

Воспоминания разволновали Виолу. Она приподнялась с краешка кресла, хотела встать. Но, должно быть, ноги ее не держали. Она вновь села.

– Во что он был одет? – спросила Сторми, словно прочитав мои мысли.

– Во что… он, в моем сне? Он согнул одну ногу, туфля наполовину слетела с нее. Он был в мокасинах.

Мы ждали, пока Виола рылась в памяти. Сны густы, как сливки, пока мы спим, а после того как пробуждаемся, превращаются в снятое молоко. Они уходят из памяти, оставляя минимум осадка, как вода, которую процеживают через марлю.

– Его брюки были в крови. Желтовато-коричневые.

Поток воздуха, который гнал стоявший на полу вентилятор, шевелил листья пальмы в бочке, которая занимала угол комнаты. Листья издавали сухой хруст, наводя меня на мысли о шебуршании тараканов, мышей, крыс… неприятные мысли.

Выуживая последние крупицы, оставшиеся на марле памяти, Виола выдохнула: «Рубашка-поло…»

Я поднялся. Просто не мог усидеть на месте. Понял, что комната слишком мала, чтобы кружить по ней, но остался на ногах.

– Зеленая, – уточнила Виола. – Зеленая рубашка-поло.

Я подумал о парне, который выдавал обувь в боулинг-центре «Дорожки Зеленой Луны», блондинке, наливавшей пиво за стойкой… их новенькой униформе.

– Скажи мне правду, Одд. – Голос Виолы стал куда спокойнее. – Посмотри на мое лицо. Ты видишь во мне смерть?

– Да, – ответил я.

Глава 25

Хотя мне не дано узнавать по лицу человека его будущее или сердечные секреты, я более не мог смотреть на лицо Виолы Пибоди, потому что мысленным взором видел ее детей-сирот, стоящих у могилы матери.

Я подошел к одному из открытых окон. Оно выходило во двор, где росли перечные деревья. Из темноты долетал нежный аромат жасмина, посаженного и лелеемого заботливыми руками Виолы.

Обычно я не боюсь ночи. Этой, однако, боялся, потому что 14 августа стремительно, прямо-таки со скоростью экспресса, катилось к 15 августа, как будто, по мановению перста Господнего, Земля резко увеличила скорость вращения.

Я повернулся к Виоле, которая по-прежнему сидела на краешке кресла. Ее глаза, и всегда-то большие, теперь стали совиными, а коричневое лицо приобрело серый оттенок.

– Завтра у тебя выходной?

Она кивнула.

Ее сестра могла сидеть с детьми, вот Виола и работала шесть дней в неделю.

– Какие у тебя планы? – спросила Сторми. – Что ты собиралась завтра делать?

– Утром хотела поработать дома. Тут всегда найдутся дела. Вторую половину дня… думала посвятить девочкам.

– Николине и Леванне? – уточнил я. Так звали ее дочерей.