За шесть лет мы с семьей прошли большой путь. Двое моих детей, жена и я получили американское гражданство – то, ради чего мы и решились пересечь океан. Проект можно было закрывать – решил я. Но для жены это был слишком рискованный шаг. Возвращаться назад означало начинать жизнь сначала, в то время как в Америке у нее уже была неплохая работа в гостинице инспектором по контролю за качеством уборки в номерах, выплаченный на треть дом в хорошем районе, собака, кошка, взрослые дети, которые не собирались никуда возвращаться. У младшей, правда случались внезапные приступы ностальгии по России и она даже заводила речь о том, что ей бы хотелось пожить на родине некоторое время, чтобы решить для себя окончательно, хочет она остаться жить в Америке или может быть ей лучше вернуться.
Когда Маша заполняла анкету на получение американского гражданства, она указала в документах, что хотела бы поменять фамилию. Я был удивлен и огорчен одновременно. Она не спрашивала ни нашего совета, ни утруждала себя объяснениями своего решения. После часа раздумья, она записала себя Марией Айви.
Я принял решение вернуться один.
У меня уже не стало семьи в полном смысле этого слова. Да, у меня была жена, которая с огорчением наблюдала за моей деградацией, но ей было некогда, она работала, когда я отдыхал, а когда отдыхала она, работал я. Наши смены и выходные дни не совпадали, мы редко проводили свободное время вместе. Мои дети тоже уже выросли, и выросли они так, будто жили не в семье, а в чужом доме – каждая сама по себе. Я не слышал от них ни слов заботы, ни слов участия. Мы с женой были для них фоном, который обеспечивал их стабильное и комфортное состояние в этом мире.
Их не учили благодарить, выходя из-за стола, говорить по утрам: доброе утро или как-бы то ни было отмечать родительское присутствие в доме.
У них и без нас было полно своих дел. Они могли спать до обеда, а ночью бродить по дому в поисках еды.
Каждый получает то, что он заслуживает – мне знакома эта формула, и я с ней согласен. Пусть так, пусть я все это заслужил, тогда к чему была эта жизнь, к чему было создавать семью, пытаться найти в ней свое место, зачем поддерживать эту иллюзию семейной жизни? Не лучше ли сказать себе честно, что семьи нет, и что ты трудишься впустую, без результата, без надежды когда-либо получить отдачу? Ты не нужен никому. Ты уже наполовину мертв.
Так ли важно сейчас проводить этот анализ? Так ли важно сидеть и пытаться осознать все, что с тобой произошло? Может нужно быть как все, просто что-то делать, ходить каждый день на работу, приносить домой деньги, распределять их, оставляя что-то на текущую жизнь, а остальное вкладывать в будущее своих детей, в их образование, здоровье, отдых, наконец. Это считается правильным, на это уходят все наши силы. А что если это не такой уж и правильный путь? Что если он ведет в никуда? Если все свое время посвящать труду, вряд ли у меня останется время на раздумье. Вряд ли у меня когда-нибудь появится шанс постараться изменить этот алгоритм повседневности, найти в себе силы не делать того, что кажется самому себе неразумным, чтобы освободить время для занятий, посвященных самому себе, своим интересам и потребностям.
Я пишу сейчас – и это моя потребность. Что я могу или хочу делать вне рамок этой своей потребности? Практически ничего. Мне пятьдесят четыре года, я здоров, я все еще жив, у меня нет долгов, я в состоянии еще купить себе еду и заплатить за квартиру. Я очень на тебя рассчитываю, Господи!
Сегодня из Курска ко мне приезжает моя подруга. Мы знакомы с ней уже год. Мы познакомились с ней в Ессентуках, куда я приезжал осенью, чтобы оформить покупку маленькой квартиры в курортной зоне. Я купил ее в память о маме, похороненной на кладбище в Ессентуках шесть лет назад. Она умерла через год, как мы уехали в США. Я не успел застать ее в живых, мы простились с ней по скайпу, я прилетел уже на ее похороны. Я рад, что успел проводить ее. Маму отпевал пожилой священник в старой казацкой церкви. Был солнечный июльский день, и под сводами храма слова священника о том, что жизнь коротка и нужно уже сейчас задуматься над тем, как завершить ее достойно, запали мне глубоко в душу. Я провожал свою маму, она казалась мне торжественной и красивой. Я знал, как она страдала последний месяц своей жизни, но страдание не отражалось на ее лице. Она уже знала, что умирает и сделала все, чтобы подготовиться к своей кончине. Сделала последние распоряжения, соборовалась, попросила у всех прощение. Мы даже на прощание спели с ней песню по скайпу.
«Ридна мати моя, ты ночей не доспала,
Ты водила мене у поля край села,
И в дорогу далеку ти мене на зори проджидала,
И рушник вышиваний на щастя дала.»