– А как себя изо всех вычленить, ты мне скажешь? Как руку, ногу из своего организма вычленить и особое попечительство о них одних иметь, ты меня этому научишь?– Сеня неожиданно остановился, взял шуряка за плечи, встряхнул и, давясь словами, проговорил,– а я этому и учиться не хочу, и детей этому учить не желаю.
– Крыша у тебя, Сеня, едет,– сказал тихо Николай, освобождаясь от рук зятя.
– Она у всех в наше время едет, только у одних в правильную сторону, а у других прямо в противоположную. Скорости только разные. У тех, у кого в противоположную, так те аж галопом скачут.
– К психиатру тебе, Сеня, надо или к попу.
– Самому тебе к психиатру надо,– буркнул Сеня и, круто свернув к своему огороду, пошёл домой. Николай посмотрел ему вслед и покачал головой.
В этот день они больше не виделись.
На следующий день Сеня собрался и пошёл к отцу Пахомию. Отец Пахомий жил на самой окраине села. Он не служил, был на пенсии, служить здоровье не позволяло. Дети купили ему в этом селе домик, и он здесь жил уединённо, словно монах в келье. Батюшка был добрый. Днём к нему сходилась детвора и он с ними играл будто маленький.
Когда Сеня подошёл к дому батюшки, то увидел такую картину:
Батюшка в старом подряснике и в тапочках на босу ногу, строил с детишками из песка какое- то убежище, и о чём-то спорил с пятилетней Машей.
– Ты, дедуска,– говорила Маша,– неправильно звезду нарисовал. Она пятиконечная.
– А вот и, правильно,– парировал Пахомий, – у меня звезда Давида, у неё шесть концов.
– Непавильно… непавильно,– упорствовала Маша.
– Разве можно спорить с батюшкой,– сказал подошедший Сеня.
– Можно, можно,– стояла на своём Маша.
– Ладно, ты пока поиграй с Ниночкой, а я с дядей поговорю, – сказал Пахомий ласково, и, вытряхнув из тапочек песок, сел на лавочку. Он не стал дожидаться, пока говорить начнёт гость и начал говорить сам.
– Что, душа страждет? В груди теснота и нет тебе покоя ни днём, ни ночью?
– Ваша, правда, батюшка,– ответил Сеня.
Сеня раньше попов не сильно жаловал. Мог и анекдотец какой – никакой загнуть, или побасенку пересказать. И всё это, пока душа не заболела.
– Да я сам знаю, что моя,– ответил Пахомий не заносчиво, а даже как-то, по-свойски, просто.– Только и тебе, и мне этого не надо – чтобы была только моя правда. А вот, чтобы правда Божия и на мне, и на тебе, и на многих других почивала, нам это очень даже необходимо.– Так ли?– спросил он, испытующе и выжидательно глядя на Сеню.– Ты вот сегодня на кладбище ходил! Почему?
Услышав о кладбище, Сеня вздрогнул,– «На конце села живёт, а уже знает», – подумал он.
– А я тебе скажу, почему – правду Божию ты искал. Потому что, иное – правда Божия, а иное – правда человеческая. Тебе вот новопреставленная бабка Татьяна сказала, а ты не поверил. А ведь через неё тебе Господь тайну открыл.
– Что ж, помру значит скоро?– опешил Сеня, вспомнив слова бабки Тани – «Это тебя Господь к себе зовёт»
– Не к смерти Господь тебя позвал, а к жизни, потому и болезнование в душе имеешь. Потому и вопросы себе не простые задаёшь. Достигает значит тебя царствие небесное,– Пахомий перекрестился,– только человек в это царствие сам должен войти. На верёвочке, как бычка, туда никто и никого не ведёт.
– Что ж у меня там ворохтается?– спросил Сеня, указывая на грудь.
– Сердце там, Семён. Сердце – центр всей человеческой жизни и центр души, А душа во всём человеческом теле находится сразу. Нельзя сказать, что в груди она есть, а в мизинце на ноге её уже и нет. А если сердце заболевает, то и душа заболевает, а значит и человек весь болен.
– Так кардиолог сказал, что сердце в порядке,– недоумённо пролепетал Сеня.
– То плотяное сердце, вещественное, а внутри этого сердца другое сердце имеется. Общение с Христом совершается прежде всего в этом сердце. В этом сердце человек и с Богом соединяется…
– Это что «Место встречи изменить нельзя» что ли?– пошутил Сеня.
– Нельзя, выходит… Духовное сердце – центр нашей личности, это престол Божий, это тайна. Это нечто, где действует нетварная энергия Божия.
Батюшка помолчал, повздыхал, перекрестился,– вот в тебе, что-то заворохтелось и ты в панике, что? Как? Откуда взялось? Ведь не было ничего, врачи болезни не видят, патологии нет, а «оно» есть, так?
– Всё так,– проговорил Сеня, пытаясь проникнуть в сказанное,– я корвалол пил – не помогает.
– Истинная жизнь течёт в глубоком сердце, и эта жизнь сокрыта не только от людей, но и от тебя самого. Это сердце не подчиняется законам природы, оно превосходит всё земное. А ты, – кор-ва-лол. Данное свыше корвалолом не вылечишь.
– А как же мне, батюшка, быть? – опешил Сеня.
– Подобное лечится подобным.
– Что же подобное?
– Бог.
И вдруг, батюшка Пахомий соскочил с скамейки и с криками, побежал вокруг песочницы, изображая ястреба, который хочет утащить цыплят, которых налепили девочки. Маша и Нина захлопали в ладоши, замахали руками, пытаясь защитить цыпляток от коварного хищника, но батюшка, изловчившись, всё же схватил одного цыплёнка и, поднеся его к Сене, сказал, бойся, чтобы тебя вот так же не утащили.