Странные истории

При нём начинают играть в карты. Дядя Яша не играет. Мы садимся кругом на полу и начинаем резаться в дурака. Братка нас всегда немного обманывает, да он и не скрывает этого. При игре его широкое с румянцем на щеках лицо, всегда улыбается.

– Натолька, мухлюешь,– говорит баба Даша, притворно сердясь.

– А какие ж это и карты, если их не передёргивать,– говорит Братка, нисколько не смущаясь. Он весело проигрывает, а ещё более весело выигрывает.

У моей сестры – Анны «лошадиная память». Так говорит Братка. Именно она всегда его ловит на разных афёрах, потому как помнит – какие карты выходили, а какие нет. Я же обычно играю азартно, игра захватывает меня гипнотически и я легко просматриваю даже самый грубый Браткин сброс. В карты мы играем недолго – Братка бросает карты и говорит – «баста». Затем на столе появляется противень с калёными подсолнечными семечками. В этот момент может зайти на огонёк лесник. Он живёт через дом и нередко заходит поговорить о том, о сём. Но если его и нет, то это ничего в корне не меняет – настало время дяди Яши.

Он кряхтит, усаживается поудобнее, или просто меняет ногу, на которой сидит, и начинает рассказывать. Рассказывает он всегда об одном и том же – о колдунах, привидениях, мертвецах, змеях и прочей нечисти. Тема одна и та же, а вот рассказы разные.

Дядя Яша почти никогда не повторяется. Говорит он размеренно, не торопясь. В его рассказах главное действующее лицо – он сам. Иногда он выступает в качестве пересказчика или стороннего наблюдателя.

– Собираюсь я к вам сегодня идти… «Схожу,– думаю,– вечер длинный, дома одному скучно, с Филимоновной поговорю», с Бабой Дашей значит.– Только вышел на улицу, глаза-то поднял, а от моего-то дома кладбище хорошо видно, оно на бугре. Над кладбищем ореол, как северное сияние, только пониже и с красноватым оттенком. «Батюшки,– думаю,– знамение что-ли какое?» Вспоминаю – «такое же было перед тем, как моей бабке помереть».

– Дядь Яш,– прерывает его Братка, улыбаясь,– поди, когда к нам шёл так и придумал эту историю?

– Да ты што, Натолий,– искренне возражает дядя Яша,– взаправду видел, да нешто я когда неправду…– и он покачал из стороны в сторону головой,– разве можно… грех.

– Так-то оно так,– вдруг соглашается Братка и хитро нам подмигивает,– так что это было, как ты думаешь?

– Да што я думаю, тут и думать нечего – ведьмы лампы зажгли, их дело. Вот как баушку Мотрю похоронили, так и начались на кладбище всякие несуразности.

– Правда, что ль? – сделал серьёзную-пресерьёзную мину Братка.

– Спрашиваешь тоже, покуролесила старая, чтоб ей. Хотя о покойниках и не принято говорить плохо, а я скажу – людского горя на ней не меряно. Собственного мужа со свету сжила и дочь тоже.

– Про дочь-то я не слыхала, – говорит баба Даша,– о муже всё разговор по селу шёл.

– Ей что, чужих людей разве было мало?– вдруг спросил совсем серьёзно Братка.

– Мало, не мало, а как их бес мучить начинает, чтобы зло делали, так они первого встречного портят: мать, отец, брат, сват… ни с кем не считаются.– И дядя Яша победоносно посмотрел на Братку.

– Ну и ну!

– Вот тебе и «ну и ну!». Я сам видел, как она за сараем в полночь килы пускала. С Сергуней Бариновым засиделись вот так же. Иду от него, глаза к темноте пообвыклись, глядь, а за Мотриным двором человек стоит. Я поначалу думал, что это бельё на морозе сушится, ближе подхожу и остолбенел – Мотря. То стоит, то начинает крутиться на одном месте и аж повизгивает. «Ну,– думаю,– вляпался. Увидит, что я её за таким занятием застал и, пиши пропало». Схоронился за световой столб, стою, жду когда чародействовать кончит. Мёрзнуть уж стал, а она всё подпрыгивает. Пока дождался, покуда уйдёт, думал насквозь проморозился. После этого я к Сергуне ни шагу, а ведь дружаны. Он меня пытает: «обиделся, или что?». Я всё молчал, молчал, а потом не вытерпел и говорю ему: «Или что!» Он догадался, что дело не во мне – перестал спрашивать. Только когда бабка убралась, я ему и рассказал. Ей потом осиновый кол в могилу забили.

– А что это за килы такие, – спрашиваю я, а сам уже жмусь поближе к сестре. Страшно. И представляю бабушку Мотрю, что за сараем чародействует, и дядю Яшу, схоронившегося за столбом.

– Килы – это их слуги, – с видом знатока поясняет дядя Яша. – Как стрелы. Они их по ветру пускают. Попадёт в скотину – скотина мается. В корову – молока там не даёт, а то мычит и на стену лезет. В человека – значит человек сохнет, или болезнь какая приключается ни с того, ни с сего. Врачи природу болезни не определяют, и вылечить не могут.

Все слушают дядю Яшу внимательно, даже Братка перестал отпускать свои шутки. Баба Даша, чтобы не сидеть без дела, взяла свою прялку и стала прясть шерсть. Няня с ручкой в руках, тут же что то высчитывает, она учётчик и краем уха слушает дядю Яшу.

– Давно она померла? Мотря эта? – спросила Няня. Она в эту деревню была отдана три года назад и всех историй и людей не знает.