Странники в ночи

Когда вы прилетали в Дананг с военно-воздушной базы Тан Сон Нхут, горячее дыхание джунглей и океана обжигало лицо, наполняло воздух вокруг, и подметки прилипали к пропитанной дегтем щебенке. Посадочные полосы, выровненные бульдозером, терялись у линии горизонта, закрытой сплошной стеной кокосовых пальм. Вдали крохотные, как на макете, виднелись зенитные установки.

Мы вылетели из Сайгона на рассвете. Нас посадили в самолет, который должен был доставить на базу солдат регулярной южновьетнамской армии. Во время полета они почти не разговаривали. В плотно надетых фуражках, поставив рядом автоматы дулами вверх, они старались успокоить своих scout dogs — специально выдрессированных собак-разведчиков, а за ними придирчиво наблюдали офицеры. Многие в конце концов заснули. Их посылали на 17-ю параллель, охотиться на вьетконговскую дичь.

Кейт смотрела на этих людей, которым, возможно, не суждено было дожить до следующей недели. На их лицах не замечалось волнения. Их одели в новую, с иголочки, форму, выдали ультрасовременные переносные рации и отправили выполнять боевое задание. Они займут позицию у перекрестка дорог или на вершине холма, с тревогой или безропотным смирением будут прислушиваться к негромкому потрескиванию в джунглях: советский автомат АК-47 — превосходное оружие, у него только один недостаток — сухой щелчок за две секунды до стрельбы. В Ханое этих солдат называли наемниками клики Тхиеу-Ки, пособниками марионеточного режима, заблудшими братьями, которые рано или поздно откроют глаза и вольются в освободительную борьбу вьетнамского народа. Солдаты как солдаты, думала Кейт, готовые убивать, лишенные жалости, кто-то из них знает, ради чего идет на смерть, а кому-то это невдомек.

На аэродроме в Дананге я спросил Кейт, как дела.

— Все в порядке, — сказала она.

На ней была та же оливково-зеленая форма, что и вчера, затянутые в конский хвост волосы прикрывала фуражка, на спине висел армейский рюкзак. С посадочной полосы для грузовых самолетов мы видели истребители «Скайхок», выруливающие на взлет, сзади пламенели сопла двигателей. Внезапно самолеты с пронзительным свистом рванулись вверх и взмыли над деревьями. С противоположной стороны готовились взлетать десантные вертолеты. Рев моторов разносился по всей обширной территории базы. Американцы переоборудовали данангский аэропорт так, словно развернули военный лагерь на Луне. Здесь чувствовалась техническая мощь, как в крупном центре развития авиации, вроде Сиэтла или Чикаго, но перенесенном в тропики; здесь для развлечения солдат имелись музыкальные автоматы и стрип-шоу, пляжные домики и белый песок Чайны-Бич. Все было почти как на любой авиабазе в Штатах, например Форт-Лодердейле во Флориде: те же пальмы, те же звездно-полосатые полотнища на мачтах, те же механики в камуфляже. Только бомбы под фюзеляжем были настоящие.

Бар данангского аэродрома, час спустя. Кейт и я сидим за стойкой, едим гамбургеры с жареной картошкой и запиваем пивом. Солдаты разглядывают Кейт: видно, что она им нравится. И вдруг у меня возникло ощущение нереальности происходящего. Две недели назад мы вот так же сидели в баре на Шестьдесят шестой улице. Я тогда был на пределе: приступы помешательства у Тины, возобновление амфетаминовой зависимости — казалось, все летит в пропасть. Я не выдержал и сорвался. С тех пор как мы с Кейт встретились в Сайгоне, мы ни разу не произнесли имени ее сестры. Оно замирало у меня на языке. Сейчас я видел, как красива Кейт, чувствовал, что она полна твердой, непреклонной решимости. Она допускала мысль, что мы уедем вместе, даже надеялась на это — как мне теперь казалось, именно таков был смысл нашей последней беседы в Нью-Йорке. Не исключено, что если она сменит прическу, научится по-особенному произносить имя «Джек», наденет другое платье, то может возникнуть иллюзия, будто передо мной — Тина. Ну и что я выиграю от этого? Опять вскроется рана, которую я хотел залечить? Начнется погоня за тенью? Если «забыть» — значит «изменить», то я был изменником. Мы оба, словно в трансе, двигались навстречу войне, чтобы навсегда скрыть Тину за непроницаемой завесой молчания. По крайней мере, так я думал.