Странники и Островитяне

Но больше всего остального я люблю танцевать. Я танцую под мою тайную, темную музыку. Безмолвно выполняя бесконечный узор, вращаясь в переплетении арабесков, качаясь, наклоняясь, кувыркаясь, подскакивая, скользя, переворачиваясь с ног на голову — земля над головой, ноги в воздухе, — я исполняю танец тени.

И скоро пробьет час, когда тебе придется узнать меня. Скоро настанет время, когда тебе не останется другого выбора, иначе как толкнуть приоткрытую дверь — дверь, которая защищает тебя от всего, что ты хотел бы забыть. И когда ты отворишь приоткрытую дверь этого дома, тебе придется посмотреть мне в глаза.

Ибо я твоя тень, и я защищаю тебя. Ты боишься меня, но нуждаешься во мне, ибо твой страх — это защита твоя, твой страх — это оборона твоя. Да, стены этого дома сложены из страха, и они крепки. Крепки настолько, чтобы защитить тебя от всего, что тебе нужно, но что ты не смеешь назвать; на столько, чтобы оградить тебя от всего, что ты желаешь, но не смеешь принять.

Ибо этот дом — мое царство, и в нем наедине с твоею скорбью и печалью, болью и гневом я обретаю все большую силу. Я становлюсь сильнее, я становлюсь стремительнее, я становлюсь смелее, становлюсь послушнее и готовлюсь к тому, что вот-вот произойдет.

Из дневника Виктора Лазаруса

Пятница, 23 января

Зима оказалась особенно суровой, и мое жалкое существование в этой убогой комнатушке постепенно стало приводить меня в отчаяние. Я истратил почти все сбережения, поэтому сейчас не могу позволить себе даже самое маленькое развлечение, и вынужден питаться самой простой, скудной пищей. У меня даже нет возможности поддерживать огонь в очаге на протяжении всего дня, поэтому около полудня я обычно отправляюсь прогуляться. В те дни, когда идет сильный дождь и гулять становится невозможно, мне не остается иного выбора, как лежать целый день в постели, завернувшись плотнее в пуховое одеяло, чтобы не замерзнуть.

Поначалу, уйдя в отставку с королевской службы, я полагал, что моей пенсии хватит, чтобы продержаться, по меньшей мере, месяцев пять. К моему прискорбию, на поиски приличной работы ушло гораздо больше времени, чем я рассчитывал. Проходят дни, складываясь в недели, и одно разочарование следует за другим. Я вынужден перебираться во все более и более дешевое жилье, и каждая новая комната оказывается темнее и холоднее, чем предыдущая. Иногда я ловлю себя на мысли, что сожалею о том, что решил оставить службу. Но, по чести, я вынужден признать, что человек моих лет больше не годен для армии.

Однако я привык к дисциплине и поэтому установил некоторый распорядок дня, от которого не позволяю себе отступать. Каждое утро в обязательном порядке я просматриваю колонки объявлений, обращая внимание на любую вакансию, которая дарит хотя бы небольшую надежду на то, что у меня будет работа. Я пишу прошения, а также прочитываю и складываю в папку все ответы, которые приносят с утренней доставкой. Увы, до сих пор ответов пришло совсем немного. И, откровенно говоря, вынужден признать, что нетребовательная позиция среднего звена, в которой я провел столько лет, плохо подготовила меня к тому, чтобы обрести новое место в этом незнакомом мире за стенами гарнизона.

Сегодня, к примеру, я написал семь писем. Однако с утренней почтой пришло только два ответа. В одном из них содержалось обещание сохранить сведения обо мне до тех пор, пока мои услуги не понадобятся, — сколько раз я читал подобные строки! — а в другом был категорический отказ. На большинство своих писем я так и не получил ответа.