Впрочем, все это — слюнтяйства и скулеж. Скоро защита, если она пройдет успешно, копаться в себе больше ни к чему. Новое время — новые песни. Но будет ли успех? Инна молчит. Она гордая, ей тяжело, но она все стерпит. Как бы я хотел, чтобы она меня не любила! Неужели она и теперь меня идеализирует? Считает "добрым и сильным"? Добрым? Добра не бывает без зла. Сильным? Пожалуй. Но как это трудно! Хотя наверняка существуют не знающие сомнений кретины. Я не из их числа… к сожалению. Ну, хватит писанины. Долой избытки грамотности. Больше спокойствия. Чем крепче нервы — тем ближе цель. А тебе необходимы крепкие нервы, Антон!"
— Спасибо за кофе.
— Не стоит. У нас произошел такой сумбурный разговор.
— За него я благодарен еще больше. Во много раз больше. Между прочим… Я хотел спросить. Вы не замечали у Тихомирова страха перед высотой? Знаете, есть люди, которые боятся высоты, даже на балконах чувствуют себя не вполне хорошо.
— Еще бы! Он много раз жаловался, что боится летать самолетом. Потому я и не могу поверить в несчастный случай. Антон ни за что б не полез на подоконник, да еще ночью!
— То, что вы сообщили, Инна Константиновна, может оказаться очень существенным. Хотя из ваших слов я делаю совсем другой вывод.
Мазин поднялся:
— А кстати, где сейчас записи вашего отца?
— Антон, наверно, сжег тетрадь, уничтожил перед смертью. Мы не нашли ее с Игорем.
Тихомиров
"Кажется, я похож на прокурора", — подумал Мазин, завязывая галстук перед зеркалом.
Черный костюм делал его строгим и официальным, но переодеваться было некогда. У подъезда ждало такси.
— Я не очень запоздал? — спросил он у шофера.
Тот покосился на счетчик:
— Нормально.
— Тогда поехали. На проспект Космонавтов.
И тут же забыл о шофере, который сидел рядом и, как большинство таксистов, наверно, с удовольствием перекинулся бы парой слов с пассажиром. Но у Мазина этих слов не было.
— Вам куда на проспекте?
— До самого конца.
"Возможно, что я перегнул. Ставить такие эксперименты опасно, а может быть, вообще противопоказано. Все-таки установленный порядок имеет свои преимущества, и не стоит так уж часто поносить бюрократическую рутину. Светлана может послать тебя к чертовой матери, и ты не возразишь ей ни слова. Это же не кактусы собирать на окошке, а тем более не этикетки с бутылок. Они все живые люди. Не нужно мнить себя хирургом, которому по плечу любые опухоли, даже раковые. Впрочем, думать уже поздно".
— Сколько с меня?
— По счетчику.
— Пожалуйста.
— Сдачу возьмите!
Мазин захлопнул дверцу "Волги" и пошел к дому Рождественского.
Все, с кем он хотел увидеться в этой квартире, были на месте. Он посмотрел на часы. Они пришли раньше назначенного срока.
— Здравствуйте!
Мазин повесил плащ и вошел в комнату.
Игорь старался держаться спортсменом. От него пахло одеколоном, и очень чистые манжеты выступали из рукавов ровно настолько, насколько положено.
Инна выглядела постаревшей, придерживала у шеи воротничок толстой вязаной кофты, как будто ей дуло в лицо.
Светлана сидела, положив руки на стол, как школьница на экзаменах.
Мазин улыбнулся:
— Конечно, вам всем неприятно, но ведь тут все-таки лучше, чем у меня в кабинете.
— Зачем вы нас собрали? — спросила Светлана.
Инна глянула на нее исподлобья, но не сказала ничего.
— Я полагаю, нам сейчас объяснят, — произнес Рождественский и тоже присел к столу.
— Постараюсь, — кивнул Мазин и взял стул.
— Пожалуйста!
— Я просил вас прийти, чтобы обменяться мнениями Мне кажется, так будет легче узнать правду. Правду о смерти Антона Тихомирова, которая нужна и вам, и мне Но если вы возражаете против такой формы общения, я готов вернуться к официальной процедуре.
Все промолчали.
— Согласие получено, — объявил Мазин. — Тогда я скажу, что именно мне бы хотелось услышать от вас.
В этой комнате 23 августа оборвалась жизнь человека, Антона Тихомирова, с которым каждый из вас был связан сложными, я бы сказал, нелегкими отношениями. И каждый из вас общался с Тихомировым в день его смерти, в последние часы жизни. Мы уже говорили об этом. Я помню все, что вы сообщили. Не каждый был искренним. По разным причинам. Но мне бы не хотелось сейчас осуждать кого-либо, я просто прошу вас рассказать еще раз все об этом дне. Пусть один дополнит другого. Если нам удастся проследить этот день час за часом, мы, возможно, узнаем правду и о последней его минуте. Согласны ли вы на это?
Все смотрели на стол.
— Поверьте, я прекрасно понимаю, что это трудно, особенно женщинам. Но у нас нет другого выхода.
— Вы обвинили нас в неискренности. Значит ли это, что вам известно все или почти все, о чем мы можем сказать? — спросил Рождественский.
— Да, я полагаю, что основные факты мне известны.
— Тогда зачем повторять их друг другу?
— Вы увидите, что это принесет пользу.
— Но мы опять можем обмануть вас, — сказала Инна.
— Я хочу, чтобы вы не обманывали себя. Никто из вас.
— Это звучит слишком высокопарно, но я готов начать, если вы не возражаете. — Рождественский посмотрел на Мазина, сдерживая враждебность.