Письма! Эти письма могли быть только от той самой графини Кантарини, о которой Антуан Фремо упоминал постоянно и которая, казалось, занимала в его жизни такое большое место. Для Марселя эта любовь Антуана Фремо до тех пор была чем-то далеким и романтическим, связанным с его высокопарными речами о Венеции, а теперь она внезапно превратилась в реальность. Эта женщина со звучным именем, напоминавшим о любви, наверное, была любовницей Фремо. В этих письмах были слова любви, какие пишут друг другу любовники. В них назначались дни, места и часы свиданий. Она должна была не раз отдаваться ему даже здесь, чужеземка, в этом доме, убранном для нее Антуаном Фремо по обычаю ее страны. Она сидела, должно быть, на этом диване, смотрелась в эти зеркала, искала среди потускневших зеркал то, которое лучше других отражало ее красоту. Она лежала на этой кровати!
Мысль об этом взволновала его. Если он никогда не был любим, то все же помнил некоторые минуты чувственных забав. Ему припоминались отдельные мгновения из его молодости. Подобно всем молодым людям, из любопытства он отведал тела женщины. Он требовал от него лишь более или менее приятного удовлетворения инстинкта. Эти мимолетные приключения оставляли в его памяти лишь беглые и грубые образы. Он никогда не испытывал чрез женщину того, что должен был испытать Фремо благодаря своей гостье, приносившей тайну, нежность и страсть в это убежище любви, созданное для ее забав.
Вдруг он провел горячей рукой по влажному лбу. Почему замешкался он здесь, подобно незваному гостю? Чего он ждет? На что он надеется? С утра у него было ощущение лихорадки. Тяжелые ноги едва поддерживали его. Усталый, он охотно отдохнул бы на этой низкой кровати, в этой тихой комнате, закрыл бы глаза, ни о чем не думая. А меж тем его мучила неясная мысль, которой он не давал проявить себя. Сквозь полуоткрытые ставни виднелась ветвь каштана в саду. Почему бы вместо того, чтобы жить на улице Валуа, не поселиться ему в Отейле, в этом зеленеющем, мирном, таком спокойном квартале, в двух шагах от Булонского леса? Внезапно он увидел перед собой длинную аллею, остановившуюся коляску, молодую женщину в светлом платье: Жюльетта!
Он не видел ее со дня их прогулки в Булонском лесу, а сегодня утром он получил от нее записку, дружескую и несколько грустную. Она жаловалась на то, что он не сдержал своего обещания навестить ее, и сообщала ему, что, чувствуя себя не вполне здоровой, она целый день будет дома, что дверь ее будет закрыта для гостей и что она будет одна… Он уклонился от приглашения под предлогом неотложной поездки… Ей, наверное, уже подали его телеграмму; она уже не ждет его, а меж тем в эту минуту он мог бы быть у нее!
И сразу при этой мысли его охватило безумное желание видеть ее. Оно было так сильно, так бурно, что ему почти показалось, что она здесь, подле него. Она смотрела на него, в том же платье, как в последний раз, в том же ожерелье, жемчужины которого нежно обвивали ее шею… То была, в самом деле, она; и он продолжал смотреть пристально на маленький пузатый столик красного лака, где золоченые цветы соединялись в медальоны вокруг маскарадных фигурок, но та, кого он видел, была она, она, она! Сняв перчатки, она грациозным движением рук снимала шляпу и бросала ее на кровать. Теперь она расстегивала крючки своего корсажа и пряжку своего пояса. Жемчужины блестели ярче на ее обнаженной шее. Подобно им, плечи и грудь ее отливали перламутром… Он следил за каждым ее движением и дрожал от страха и вожделения, от желания охватить ее руками и обнять ее, нагую, свежую, белую, на этой широкой кровати, в этом уединенном домике, где все дышало молчаньем, тенью и любовью!
Изнемогая, он все еще стоял, как бы зачарованный этим видением. Снова провел рукой по лбу, влажному от пота. Что это, галлюцинация или безумие? Почему распоряжается он так этой молодой женщиной? По какому праву раздевает он ее образ? У него было ощущение, словно он совершил нескромность и грубость. Жюльетта де Валантон никогда не высказывала ему ничего, кроме дружбы, участия и симпатии… Правда, г-н Руасси в тот вечер в саду Онэ на что-то ему намекал! Но Жюльетта всегда была для него лишь товарищем детства, вновь обретенным в минуту испытания и облегчившим его горе… Правда, на лугу, близ канала, в летний день она говорила с ним свободно и интимно; правда, она увезла его в Булонский лес в своей коляске! Она в тот день, по всей вероятности, располагала временем, не зная, чем его заполнить! Но никогда не подавала она ему вида, что любит его!.. Любить его! Но что мог он внести в жизнь этой богатой и изящной молодой женщины? Что стала бы она делать с человеком, как он, угрюмым, разочарованным, лишенным вкуса к жизни, чуждым тому обществу, в котором жила она? И даже если бы, утомленная роскошью и пустотою, она и жаждала занятной интриги или опасной страсти, то она обратилась бы уже, конечно, не к Марселю Ренодье! Он — любовник, какое безумие! Любить и быть любимым суждено не ему, а другим!..