Страх — это ключ

Это было похоже на спуск по скале, по выбитым в ней ступеням. Каждые два фута я останавливался и обшаривал колонну руками в поисках выступа или проволоки, но не находил ничего, кроме гладкой и очень скользкой поверхности колонны. Но упорно лез вниз, все больше ощущая возрастающее давление воды и затрудненность дыхания. На глубине около сорока футов я решил, что на сегодня достаточно. Повреждение барабанных перепонок или легких или появление азота в крови не помогут в поисках. Я сдался и начал всплывать.

Почти у поверхности я задержался, чтобы отдохнуть и прийти в себя.

Горько было разочарование — я рассчитывал на эту попытку. Устало прислонив голову к колонне, я с тоскливой безысходностью подумал, что придется начать все сначала, а у меня нет ни малейшего представления, с чего начать. Устал. Смертельно устал! И вдруг усталость как рукой сняло.

Из огромной стальной колонны доносились звуки. В этом не было сомнений, вместо того чтобы «молчать», колонна «звучала».

Я сорвал резиновый шлем — при этом под маску попала вода, заставив меня закашляться и глотнуть воды, — и прижался ухом к холодной стали.

Колонна вибрировала от сильного звука так, что вызывала сотрясение у меня в голове. Наполненные водой колонны не вибрируют от звука. Но эта, без сомнения, вибрировала. Внутри колонны — воздух. Воздух! Я сразу же узнал этот своеобразный звук. Этот звук, ритмически усиливающийся и стихающий по мере увеличения и уменьшения оборотов мотора, был многие годы тесно связан с моей работой. Внутри колонны работал компрессор, и очень большой. Большой компрессор внутри опоры нефтяной платформы, находящейся далеко в Мексиканском заливе. Это не имело никакого смысла. Я прислонился к металлу лбом, и казалось, что отдававшаяся у меня в голове вибрация была настойчивым, требовательным голосом, пытавшимся сообщить мне что-то срочное и очень важное. Я прислушался и внезапно уловил смысл во всем этом. Но мне потребовалось время, чтобы сначала догадаться, что это может быть ответом, а потом — понять, что это и есть ответ. И тогда у меня пропали все сомнения.

Я трижды резко дернул за веревку и через минуту оказался на борту «Матапана». Меня подняли на борт так быстро и так бесцеремонно, как будто я был мешком с углем, и я еще снимал кислородные баллоны и маску, а капитан Займис уже отрывисто приказал отвязать швартовочный канат, дал полный ход, провел судно вплотную к колонне и положил руль круто на борт.

«Матапан» стал сильно крепиться, встав бортом к волне, брызги обрушились на нас через правый борт, а затем, встав на курс кормой к ветру, направился к берегу.

Через десять минут, когда я снял водолазный костюм, обтерся, переоделся и допивал второй стаканчик бренди, в каюту спустился капитан Займис. Он улыбался и, казалось, считал, что все опасности позади. И он был прав — идя кормой к волне, «Матапан» почти не испытывал качки. Капитан плеснул себе немного бренди и впервые с того момента, как меня втащили на борт, спросил:

— Успешно?

— Успешно. — Такой краткий ответ показался мне не очень вежливым, и я добавил:

— Благодаря вам, капитан.

Он поклонился:

— Вы очень любезны, мистер Толбот, и я счастлив. Но все это благодаря не мне, а нашему хорошему другу, который наблюдает за нами, теми, кто собирает губки, кто уходит в море. — Он зажег спичку и поднес ее к сделанной в виде кораблика лампаде, стоявшей перед иконой Святого Николая.

Я кисло посмотрел на него. Я уважал его набожность и его чувства, но подумал, что зажигать лампаду надо было немного раньше.

Глава 6

Ровно в два часа ночи капитан Займис ловко привалил «Матапан» к деревянному причалу, от которого мы ушли в море. На небе не было теперь ни звездочки — ночь была настолько темной, что практически невозможно было отличить землю от моря. Дождь выбивал очень быструю дробь по крыше каюты, но мне надо было идти, и идти немедленно. Я должен незаметно пробраться в дом, поговорить с Яблонски и до утра просушить одежду. Мои вещи все еще находились в «Ла Контессе», поэтому я располагал лишь одним костюмом, и его нужно было до утра просушить. Я не мог надеяться на то, что никто не захочет повидать меня до вечера, как, например, вчера. Генерал сказал, что расскажет мне о работе через тридцать шесть часов, а они истекают в восемь утра. Я позаимствовал у капитана Займиса длинный плащ и натянул его поверх моего дождевика. Плащ был мне немного маловат — казалось, что на мне смирительная рубашка. Пожал всем руки, поблагодарил за все, что они сделали для меня, и ушел.

В два пятнадцать, после короткой остановки у телефона-автомата, я припарковал «корвет» в том месте, где нашел его, и пошел пешком. И брел по обочине дороги в направлении съезда к дому генерала. Тротуара на обочине не было — люди, живущие здесь, не нуждались в нем. Кюветы превратились в реки грязной воды глубиной по щиколотки. Я сомневался, сумею ли к утру высушить свои ботинки.

Я проскользнул мимо домика, в котором жил, или, возможно, жил шофер.