Страдать, чтобы простить

И мы принялись беседовать о серфинге. Мы все говорили и говорили, пока у нее не отяжелели веки и она наконец не уснула. Я погасил свет и уже собрался было слезть с постели, но Эмма молча повернулась во сне, положила мою руку себе на живот и уже не отпустила. Прижав Эмму к себе, я осторожно пристроился сзади и провалился в сон.

Я поежилась и потянулась за одеялом, но одеяла не было. Открыла глаза и удивленно заморгала. Услышала рядом ровное дыхание, почувствовала за спиной отяжелевшее со сна тело Эвана, а в своей руке — его теплую руку. Осторожно высвободившись, я вылезла из кровати, чтобы сходить в туалет и попить воды. По стеночке направилась туда, где, по моим соображениям, должна была быть ванная, толкнула дверь и нащупала выключатель.

Пока я умывалась, до меня вдруг дошло, что кровать достаточно большая и я вполне могу устроиться на второй половине.

За сегодняшний вечер он уже дважды порывался меня поцеловать, и я была готова ему это позволить. Но в последнюю минуту испугалась, вспомнила о стоявшей между нами застарелой обиде и сделала вид, будто ничего не происходит. Однако нас так сильно тянуло друг к другу, что в минуты душевной близости прошлая обида сама собой незаметно отходила на второй план.

Но, Эмма, почему, почему он в твоей постели? Я посмотрела на себя в зеркало, вздохнула, налила стакан воды и открыла дверь.

Услышав шум, Эван неожиданно сел на кровати:

— Эмма?

— Эван, ты в порядке? — Если честно, то меня страшно напугала его застывшая поза.

— Эм? — смутился он.

— Я здесь, — сказала я, остановившись в дверном проеме.

Ему явно приснился кошмар. Как странно было наблюдать за всем этим со стороны: паника, тяжелое дыхание, непонятное смятение… Но вот Эван наконец понял, на каком он свете, и мгновенно расслабился.

— Прости, — прошептал он, и я замерла с рукой на выключателе.

— Все в порядке. Может, включишь настольную лампу, чтобы я смогла погасить свет в ванной?

Я щелкнула выключателем и вернулась в постель. Эван лег на спину, закрыв глаза рукой. Я продолжала внимательно за ним наблюдать. Его грудь судорожно вздымалась и опадала.

— Что это было? — спросила я, хотя сама никогда не отвечала на подобные вопросы.

— Ты, — прошептал он.

У меня это вырвалось совершенно случайно, я дорого отдал бы, чтобы взять свои слова обратно. Я бросил взгляд в ее сторону. Она стояла, словно каменная. Что ж, похоже, пришло время объясниться.

— Каждый раз это происходит чуть-чуть по-другому. Но в конце концов ты всегда уходишь. И я просыпаюсь в холодном поту. — (У нее был такой вид, словно я ударил ее ниже пояса.) — Не стоит, Эм. Не надо себя винить. Ты здесь ни при чем.

— Но… разве я могу? — прошептала она. — Ты каждый раз просыпаешься в холодном поту из-за призраков прошлого. Разве я могу не упрекать себя за это?!

Ее глаза внезапно затуманились. Она опустилась на кровать, точно придавленная тяжестью вины. А я, как это ни печально, не мог снять с нее этот груз.

— Ты носишь свою вину, словно железную маску, поскольку внушила себе, будто ответственна за все, что происходит с другими. А в результате причиняешь боль людям, которые тебе небезразличны, поскольку отталкиваешь их от себя, слепо веря в то, что так будет лучше для них. Хватит, ты больше не можешь сгибаться под бременем вины. Ты больше не можешь отталкивать всех, кто тебя любит. Эмма, это не жизнь.

— Я знаю, — прошептала она, смахивая слезы.

— Зажав себя в тиски ошибок прошлого, ты лишаешь себя будущего.