Страдания юного Зингера. Рассказы разных десятилетий

Стал выступать на разных ученых конференциях, форумах, симпозиумах. Демонстрировал свой разум и свои способности. И это, вы знаете, иной раз даже, пожалуй, приятно, когда вокруг тебя все бегают на задних лапках, восхищаются тобой, всякие мудреные, а то и ласковые слова говорят.

Но меня лестью не очень-то купишь. Истина для меня любого палтуса дороже.

И у меня был свой взгляд, своя точка зрения как на науку, так и на самое жизнь.

Ммурр, ммурр… Дело в марте было… Слава Богу, люди не лишили меня моего мужского достоинства… Март! Что людям в этом звуке, столь чудесно напоминающем наше «мяу»?! Для них март — восьмое число, букет цветов, флакон духов, коробка конфет. Чушь это все собачья. О, март — это… это… да никакими человечьими словами это не выразить!

Итак, дело было в марте. Пригласили меня выступить на очередной научной конференции. Почетную охрану приставили. Пришли мы в большой светлый зал. Народу — уйма, у всех лбы — в морщинах от неустанных размышлений. А в окна — солнце весеннее светит. Смотрю я, значит, в окошко и вижу: по соседней крыше кошечка гуляет. Такая славная, милая, грациозная. Весной и свободой наслаждается. А я — здесь, словно подневольный какой, словно раб на галере, спины не разгибая, тружусь… Огляделся я по сторонам, смотрю: в одном окне фортка открыта. Присел, будто почесаться или умыться хочу, а сам — молнией, через все ученые головы, — в форточку. К милочке моей, на крышу. На свободу.

Сейчас у них там, у людей, в ихних научных кругах, переполох, наверное, — страшно представить! Остатки шерсти… тьфу ты, волос на голове рвут от бессилия и отчаянья! Еще бы: их главная надежда и опора — то есть я — сбежал.

А я ни разу не пожалел о том, что свою научную карьеру сломал. Бездомный я? Драный? Голодный? Но у меня есть главное: свобода. А это, как те же самые ученые люди говорят, осознанная необходимость. И в этом они правы. Но они — только говорить любят, говорят, говорят, и ничего более.

Не то что мы, кошачьи. Мы и поговорить складно умеем, и умом незаурядным отличаемся, и о продолжении рода своего царского не забываем…

Так что, мои дорогие слушательницы, мои милые, славные кошечки, садитесь ко мне поближе, помурлычем на славу и вволю.

Безо всяких там микрофонов.

Сон Самсона

Я вижу сны — следовательно, существую.

Почти Декарт

— А ты — неутомимый наездник, Самсон. Не знаю, как для войны, а для любви ты славно сделан. Откуда в тебе столько силы? Признайся: ты хоть когда-нибудь устаешь?

— Ты осталась довольна мной, Далила?

Женщина потянулась в истоме, изогнувшись, словно сиамская кошка.

— Хитрец! И он еще спрашивает. О такой ночи я и не мечтала!

Самсон отпил из кубка и зевнул.

— Сегодня, признаться, я почему-то устал. — Он снова зевнул, не прикрывая рта рукой, показывая крупные, словно у лошади, зубы. — Как странно…

Огромный мужчина по-детски положил под щеку ладонь.

Далила села в изголовье постели, склонилась над Самсоном и ласково погладила его по голове.

— Поспи, мой милый.

— Как странно… как хорошо… — пробормотал полусонный мужчина. — Как будто я младенец, совсем крохотный, грудной. Бессильный. Но мне не страшно: мама рядом со мной, она защитит меня.

— Спи, мой маленький, — отозвалась Далила, все так же нежно гладя Самсона по голове; и ласковый голос ее звучал, словно прохладный ручей. — Я твоя мама, я здесь. И ничего бояться не надо. Ты вырастешь и станешь сильнее всех, и никто не будет знать: в чем секрет твоей силы, сынок… А в чем секрет твоей силы?

— Секрет прост, — сказал чуть слышно мужчина, и женщина замерла, не отнимая ладони от его головы. — Как тепла и нежна твоя рука, мама!..

— Но в чем же секрет твоей силы, сынок?

Далила еще ниже склонилась над засыпающим великаном.

— Какой странный сон снится мне, мама! Словно борюсь я с огромным золотистым львом, разрываю его пасть, а он глядит на меня влюбленными глазами. Зачем я его убиваю? Почему он любит меня, мама?.. И у ног моих — белая застывшая вода…

— Спи спокойно и ни о чем не думай, сынок. Только скажи: в чем секрет твоей силы?

Голос Далилы был вкрадчив и настойчив.

— Он в волосах… А ты знаешь, мама, какая стран… — Самсон чмокнул губами и замолчал на полуслове.

Далила выпрямилась. Несколько секунд она сидела неподвижно, напряженная, как струна на кифаре. Самсон спал. Далила осторожно высвободила руку из длинных густых волос мужчины, прислушалась к его дыханию (спит!), встала. Прошлась, разминая затекшие ноги, по комнате. Взяла с низкого узкого стола нож — самый острый, какой только был в доме. Нарочно уронила его — нож с тяжким, оглушившим женщину звоном упал на пол. Далила настороженно взглянула на Самсона: не пошевелился, спит как младенец. Подняла нож.

Захватывая пряди левой рукой, несколькими точными хищными движениями правой женщина, меньше чем за минуту, отрезала волосы уснувшего Самсона.