Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Бонч-Бруевич, казалось, занял собой все пространство приемной — голосом, решительностью, тем, что непрерывно разговаривал по телефону, отдавал приказания, быстро черкал распоряжения на записках. И всегда-то убежденный в своей правоте, он теперь был убежден вдвойне, потому что успел побывать там, все увидеть своими глазами.

— Бомба, оказывается, разорвалась одна. А вообще-то Мирбаха застрелили. Блюмкин, левый эсер. Он и Андреев проникли в посольство по подложному документу ВЧК… Дзержинский, когда приехал в Денежный, в посольство, не поверил своим глазам: впопыхах налетчики оставили мандат, и там его подпись! Ну, а дальше все сразу выяснилось: восстал конный полк ВЧК, где командиром Попов… Блюмкин бежал в его штаб, что на Покровке, в Большом Трехсвятительском переулке. Дзержинский отправился туда, к Попову, и только что стало известно, что он арестован. Представляете? Дзержинский арестован!

— Значит, это «левые», — задумчиво, скорее самому себе, сказал Подбельский. — Начали криком, а кончили мятежом.

— Вы еще не знаете, что они потребовали заменить караулы в Большом театре, чтобы стояли их часовые. Убийство Мирбаха — это скорее всего сигнал, начало. — Бонч-Бруевич умолк, снял трубку телефона, но тут же положил на рогульки. — Подвойский уже получил указание двинуть войска. А сейчас Владимир Ильич распорядился собрать наркомов на экстренное заседание.

Подбельский покачал головой:

— Я не смогу, вероятно. Надо срочно заняться телеграфом, телефоном.

Бонч снова потянулся к телефонной трубке.

— Да, да, конечно, Владимир Ильич это одобрит. Несомненно.

— Я звонил на телеграф, там есть караул, пока все спокойно. Но я сам съезжу туда. А вот на Центральной телефонной станции охраны нет. С минуты на минуту я жду Николаева, можно послать его туда, но ему нужен караул.

— Поговорите с Данишевским. Латышский полк приведен в боевую готовность, вызваны грузовики… Впрочем, сейчас я напишу записку.

— Пометьте сразу, что она для Николаева. Я не буду задерживаться. Дождусь его — и на телеграф…

3

Митинг устроили во дворе, горой сбегавшем вниз, к булыжнику Подкопаевского переулка. Матросы, подбирая на колени деревянные коробки маузеров, укладывая рядом винтовки, стали первыми усаживаться на пыльную траву, а солдаты жались кучками, потом все же растеклись по сторонам, и когда Спиридонова, в широкополой шляпе, с игривой улыбкой на губах, прошла сквозь толпу, получилось как в римском амфитеатре. Прошьян хотел двинуться следом, но сделал всего шаг и остановился, смотрел, как к Марии приближался Карелии, сутулый, в несвежей рубашке апаш, выложенной на воротник пиджака; рядом с ним шагал Боренька Камков, длинноногий, в мягкой косоворотке, туго стянутой ремнем.

Прошьян перевел взгляд к стене дома, туда, где в окружении матросов стоял Дзержинский с Беленьким и еще двумя своими сотрудниками, и удивился двусмысленности своего стояния между теми и другими: похоже, с особым мнением! И, словно боясь, что кто-то именно так и подумает, стал боком спускаться к ораторам.

Карелин уже что-то кричал; Спиридонова смеялась, щеки ее густо, неестественно розовели, и только у Камкова лицо было хмурым, он прикусил губу и несколько раз с силой дернул за козырек фуражки.

— Товарищи! — вдруг громко выкрикнула Спиридонова. — Я хочу, чтобы вы поняли, какой груз взвалила история на ваши натертые ремнями ружей плечи. Вся Россия, преданная и проданная большевиками, смотрит на вас! В тяжкую минуту, когда правительство танцует под дудку немецких империалистов, когда революции, открывшей русскому крестьянству путь к светлому будущему, угрожает опасность, наш Цека, Цека партии социалистов-революционеров, пришел к единственно правильному выводу — смелым и открытым актом террора положить конец унизительному миру в Бресте, который заключили большевики!..

Крик не то радости, не то сочувствия прокатился по травяному склону. Многие повскакали с мест, и в ответ на эти крики Спиридонова одним движением сняла свою широкополую шляпу и помахала ею.

Карелин сложил руки рупором и попросил тишины. На склоне кое-как утихомирились.

— Согласно постановлению Цена, — объявил Карелин, все также держа руки у рта, — товарищ Спиридонова сейчас отправится на заседание Всероссийского съезда Советов. Она доложит там, что волею партии левых эсеров русский народ освобожден от Мирбаха!

На травяном склоне снова зашумели, но тонкий голос Камкова перекрыл шум:

— А вы, — Камков выбросил руку, указывая на стоящего возле дома Дзержинского, — вы будете служить нам гарантией безопасности Спиридоновой!

Все, словно по команде, обернулись к стене дома, куда указывал Камков. А оттуда вдруг донеслось неожиданно спокойное:

— В таком случае вам надо заранее нас расстрелять. Потому что, если Спиридонову арестуют, мы первые потребуем, чтобы ее ни в коем случае не освобождали.

Снова возник шум. Карелин что-то сказал Камкову, и тот кинулся вверх по склону, но наверху уже возникло движение, матросские форменки загородили фигуры пленников, двинулись за угол дома.

Спиридонова обеими руками поправила поля шляпы, повернулась к Прошьяну: