Стоунхендж

Эсон с нескрываемым интересом поглядел на образовавшийся курган, который к этому времени увенчала набитая сухой травой шкура быка.

— Я убил его летом. Он давно должен был сгнить.

— Наши друиды знают многое. Они знают, что было и что будет, умеют исцелять больных. Каждый день они покрывали тело его кедровым маслом, и вот видишь — оно твердое. Пойдем пить.

Эсон бы остался еще послушать, но Эйас громко причмокнул губами, а Интеб решительно обратился спиной к примитивному обряду. Впрочем, подобное грубое бальзамирование в известной степени напоминало знакомый ему изощренный египетский способ, который делал тело столь же стойким к гниению, как прочное дерево. Мимо длинной стойки, к которой были подвешены туши забитых овец, они прошли прямо ко входу в дан.

Там царили шум и смятение: кричали животные, вопили люди. Внутри просторного дана стояла такая же суета, как бывает в день пира в Фивах или на погребальных боях в Микенах. Повсюду были воины-йернии, с мечами и топорами они толкались в толпе, то и дело горделиво оглаживая костяшками пальцев твердые усы. Вокруг толпились женщины и многочисленные грязные дети; самые маленькие из них голышом путались под ногами, гоняя кусочки мела. Но попадались среди них и чужие: смуглые альбии со своими товарами в мешках; круглоглазые донбакшо тащили на жердях дичь и зайцев. Попадались и другие люди, светловолосые, таких Эсону не доводилось еще видеть. Они были воинами — на круглых шлемах торчали бычьи рога, длинные кинжалы висели на поясах, запястья этих людей украшали золотые браслеты, плащи были скреплены у шеи увесистыми золотыми застежками. Но за спиной они, подобно рабам, тащили большие корзины. У их женщин поклажа была едва ли не еще большей. Корзины опустили на землю, но пока они стояли закрытыми. Эсон гадал, что за товар доставили в них. В руку ему вложили чашу на ножке, и он жадно припал к элю.

— Смотрите сюда! — закричал Эйас с круглыми от удивления глазами. — Такого я еще не видел.

Странно наряженный человек вспрыгнул на высокий помост из переплетенных ветвей и ивовых прутьев. Еще не окончившие сооружение женщины принялись кричать на него, но он уклонился от тянущихся к нему рук и пробрался к середине помоста, прогибавшегося и потрескивавшего под ним. Кожаная юбка его доходила почти до лодыжек, капюшон оканчивался бахромой прямо на плечах — карикатура на воина в короткой юбке и длинном плаще с капюшоном. Лицо и руки намазаны черной грязью или сажей, той же краской зачернены волосы, острием вверх уложенные на макушке.

— Друг, друг! — завопила толпа, со всех сторон люди кинулись поглядеть на забаву.

Друг легко вскочил на ноги и вдруг взвыл, словно от боли, и заскакал на одной ноге, удерживая другую руками и вылизывая языком — как собака выкусывает колючку в лапе. Потом он довольно быстро и очень похоже показал быка, корову, теленка, разыскивающего матку, и воина, разыскивающего теленка. Последняя сценка вызвала восторженные вопли даже со стороны воинов, не намеревавшихся узнавать себя в чванном, важно выступающем и поглаживающем усы шуте. Смех умолк, когда друг извлек из-под оттопыренной юбки несколько вырезанных из дерева яблок. Они были раскрашены желтой и красной краской и ярко блестели в лучах солнца. Он подбросил вверх одно, другое, поймал первое, подбросил еще и еще, удивляя зрителей своим умением держать в воздухе сразу несколько шаров. Эсон вместе с Эйасом радостно вопили, и только Интеб, при дворе Тутмоса видевший еще и не такое, молчаливо потягивал эль.

Когда они наконец устали от представления, Ар Апа увел их к ямам, где были разложены костры, над которыми коптились туши коров и овец, издавая приятный аромат мяса и жира. Женщины отрезали полосы и ломти мяса кремневыми ножами. Их мгновенно расхватывали жадные руки. Толчками и пинками Ар Апа разогнал толпу и велел вырезать лучшие куски для Эсона и его спутников. Когда они получили мясо, он запустил руку в кисет и извлек из него пригоршню белых кристалликов, перемешанных с крупицами грязи.

— Соль, — горделиво объявил Ар Апа, присыпая куски, которые гости держали в руках.

Эсон ощутил, как рот наполнился слюной. Наверняка кто-нибудь из прибывших привез с собой соль на продажу — следует прикупить. Соленое мясо вновь пробудило жажду — тут же явился и эль. Нетрудно было понять, почему самайн считался главным событием года.

Свирепый лай и рычание отвлекли их внимание. Не оставляя чаш, они присоединились к толпе, собравшейся на противоположной стороне дана. Чтобы оказаться в первом ряду, пришлось потолкаться.

— И это собаки? — спросил Интеб, стараясь не выпускать из рук топор.