Сторож брату моему. Тогда придите и рассудим

Так или иначе, победив, мы спасем их и вывезем на Землю. Как — это придумают ученые. На Земле люди с этой планеты не пропадут. Они быстро освоятся, вольются в жизнь многомиллиардного человечества — и там найдут, наконец, удовлетворение, найдут возможность ничем не ограниченного творчества.

Что-то они, конечно, при этом утратят. Например, таких лесов на великой Земле уже не найти. Их только сейчас восстанавливают. Что же, опыт маленького человечества пригодится.

Нет, нет, безусловно: горожане, которые так просто не поверили бы нам, пришельцам, поверят своим землякам.

В пору сообщать на Землю, что можно начинать постройку спасательной эскадры.

Я шел и даже напевал под нос.

Меня не смущало оружие в их руках. Я уже убедился в том, что оно играло роль скорее символическую; убивать было противно воззрениям жителей этого мира, потому-то их так и возмутила гибель ранее существовавшего города.

И я шел и напевал, и люди вокруг меня тоже пели, и я вдруг с удивлением и улыбкой узнал в их напевах мелодии песенок, какие сам пел в молодости; кое-что уцелело, значит?

Только теперь эти мелодии пелись торжественно, как гимны: они принадлежали истории нового народа.

Грело солнце. Над дорогой клубилась пыль.

Глава девятнадцатая

Когда катер с капитаном и его спутниками на борту скрылся за вершинами деревьев, Уве-Йорген сказал Георгию:

— Теперь твоя очередь. Лети в столицу и привези Питека. Перемирие заключено на час. Может быть, удастся потянуть время и еще немного, но переговоры вообще-то — не моя стихия. А Питек нужен здесь.

— Мы вдвоем тоже можем защищаться.

— Согласен, мой доблестный воин. Но защищаться — этого мало, так не выигрывают войны. Нужно нападать. — Спартиот откинул голову, Рыцарь кивнул и улыбнулся. — Только нападать.

— Скажи, Рыцарь: ты еще веришь в то, что мы можем спасти их?

Уве-Йорген склонил голову набок.

— Не знаю, штурман. Этого сейчас никто не знает. Но солдат всегда должен быть уверен в конечной победе — иначе что заставит его рисковать жизнью?

— Любовь к своей земле, — сказал Георгий.

— А если он дерется не на своей земле? Как мы сейчас, например? Но не медли. Время уходит. Выполняй приказание.

— Хорошо, — ответил спартиот. Не скрываясь, он пересек поляну, миновал осаждающих и скрылся за деревьями. Никто не тронул его, только некоторые посмотрели вслед, но тут же отвернулись. Видимо, перемирие они воспринимали всерьез.

Потянулись минуты. Уве-Йорген плотно закусил и растянулся на траве, положив автомат рядом. Маленькое солдатское счастье: живот набит, не стреляют и можно спокойно полежать. Сколько этого счастья впереди? Минут сорок? Нет, всего полчаса. Что же, полчаса счастья — очень много…

Счастья оставалось десять минут, когда он впервые покосился вверх. Катера не было. Надо надеяться, что с Питеком в городе ничего не стряслось и он не очень опоздает на место встречи. Хотя с чувством времени у него, откровенно говоря, плоховато: тот факт, что в сутках двадцать четыре часа — ну, пусть здесь даже двадцать шесть, — до сих пор представлялся охотнику малозначительным — конечно, если он не сидел за пультом корабля… Чего доброго, через семь минут придется Держать оборону в одиночку. Что ж, можно воевать и так… Хотя думать об атаке тогда будет уже сложно, да и спастись без катера вряд ли удастся. А, какая разница, подумал он с привычным фатализмом: чуть раньше, чуть позже…

Он перевернулся на живот, поудобнее примостил автомат. На этот раз играть придется по моим правилам, подумал он. Во всяком случае, я буду играть по моим, а они — как знают. Их дело. Ага, зашевелились. Нет, пусть начинают они. Я отвечу.

Один из осаждавших встал и направился к Уве-Йоргену, размахивая руками. Оставалось еще три минуты. Снова парламентер? Интересно… Рыцарь держал приближающегося на мушке — на всякий случай. Может быть, это военная хитрость? Они ведь наверняка знают, что он остался один. Бросок гранаты — и кампания будет закончена. Он усмехнулся: откуда у них гранаты? Впрочем… кто сказал, что гранат не может быть?

Парламентер остановился в десяти шагах.

— Послушай, — сказал он громко. — Встань, не то мне неудобно разговаривать.

— Говори так.

— Почему ты не хочешь подняться?

— Мне нравится лежать. Я устал.

Это, кажется, обрадовало противника.

— Перемирие кончается, — сообщил он.

— Мне это известно. Ты затем и пришел, чтобы напомнить?

— Не только. Видишь ли, мы не совсем правильно рассчитали время. Подошла пора смотреть на солнце. Если у нас есть хоть какая-то возможность смотреть на солнце, мы должны это сделать.

— Смотрите, — великодушно разрешил Уве-Йорген. — Смотрите на солнце, на звезды, можете смотреть друг на друга, пока вам не надоест. Я обожду.

— На звезды нам смотреть сейчас не надо, — серьезно ответил парламентер. — Только на солнце. А ты не хочешь присоединиться к нам? У тебя ведь нет ящика, да и ты только один, а это совсем не то. Продлим перемирие на полчаса, и ты сможешь посмотреть вместе с нами. Спешить нам некуда, мы ведь все равно выиграли, а ты все равно проиграл.