Сторож брату моему. Тогда придите и рассудим

Он сел; они все долго смотрели друг на друга, переводя глаза с одного на другого, чувствуя, что все они — одно, но это одно будет отныне существовать в разных местах. Потом разом вздохнули, словно по команде. «Ну что же, Питек, — сказал Ульдемир, чтобы завести нейтральный разговор, — есть у тебя охота, ладно. А остальное как? Жить под кустом? Или тут и дождей не бывает? И холодов? Тогда, конечно, удобно — да ведь это одно место такое, может быть, существует в мире, а в других местах ты и сам знаешь, как. А после охоты хорошо ведь принять горячую ванну, а?» Охотник кивнул: «Неплохо. Но, наверное, было бы очень скучно — если бы никогда не случалось дождей, бурь, холодов даже. Тогда кто знал бы цену хорошему дню? Но это не главное. Думаешь, тут нет твоей горячей воды? Если надо, я сяду в ледяную — и собой, желанием своим нагрею ее так, что обожжешься. Но не в этом дело. Думаешь, ты попал в мир охотников? Нет, капитан, это мир людей, а люди бывают разные, и я люблю нестись за оленем, а другому нужно забраться в самую глубину материи, ему не нужен мой нож, ему нужно другое — ты думаешь, у него нет того, что нужно ему, чтобы с нетерпением ожидать следующего дня?» — «Есть? Значит, что же — каждому по потребностям?» — «Да, если потребности — такие, — вступил в разговор Георгий. — Ты не видал здешних городов, Ульдемир, а они есть, таких ты и представить не можешь. И там живут люди, чья жизнь должна протекать именно там, а тут они захиреют от скуки. Каждый человек должен жить так, как ему свойственно, капитан, разве не так?» — «Прекрасно было бы. Но ведь время…» — «Послушай, капитан, — проговорил Уве-Йорген. — Наша с тобой ошибка, ошибка всего нашего времени — в том, что мы решили, что новое — противоположность старому, и его отрицаем. Нет, новое лишь дополняет старое, и чем больше всего существует одновременно, тем больше шансов, что каждый найдет занятие по себе…» — А ты нашел дело по себе, Рыцарь?  Уве-Йорген усмехнулся. «Я… Обо мне другой разговор. Как и о тебе, надо полагать. Но вот ребята, кажется, осваиваются и никуда уже отсюда, думаю, не собираются». — «Почему? — не согласился Георгий. — Я еще не совсем решил. Но создаются новые планеты, Ульдемир, и восстанавливаются те, где были слишком неразумные хозяева. И я, может быть, попробую обосноваться на одной из Них. Понимаешь, здесь слишком благополучно для меня. Вот Иеромонах нашел здесь свое, и Питек тоже, и Гибкая Рука». Индеец кивнул и снова застыл, слушая. «А я еще буду искать, — сказал Георгий. — Здесь, конечно, всего очень много. Но ведь всегда остается в мире что-то такое, чего здесь нет. Вот я и хочу найти это». — «Хорошо, — согласился Ульдемир. — Значит, только мы с тобой, Рыцарь, остаемся неприкаянными». — «Что поделать, — пожал плечами Уве-Йорген, — мы из двадцатого века, он был не очень уютным, сильно трясло, и нам не так просто остановиться и успокоиться. Не правда ли, капитан?» — «Наверное. Значит, ты…» — «Попытаюсь». — «Но что мы станем там делать?» — «Там? Там это будет проще. Понимаешь, все-таки Земля — это… А какого-то опыта мы набрались, и лучше представляем, что к чему, не так ли?» — «Я еще не знаю, возможно ли это вообще. Посмотрим, что предложат», — сказал Ульдемир, словно дело происходило в приемной начальства, и они ждали очередного назначения. «Пойми, капитан, — сказал Рыцарь, — отсюда очень хорошо видно, что именно наше время — двадцатый век — во многом оказалось узловым, повлияло на все последующее, и современная Земля, которая нам порой так не нравится — это вывод из наших предпосылок… Надо возвращаться, Ульдемир, надо делать что-то там, в наших днях, чему-то ведь мы научились!» — «Да, — сказал Питек, — вы можете попробовать. Мы теперь уже стали людьми Фермера. А вы оба — еще люди Мастера». — «Какая разница?» — поинтересовался Ульдемир. «Разница не в людях, а в том, что и как они должны делать. Одни создают основу. Другие растят на ней сад. И одни люди хотят растить, а другие — создавать основу. Каждый человек находит себя. А ты нашел себя? Ты — капитан?» Ульдемир подумал и сказал: «Наверное, нет. Я многим занимался в жизни и отбрасывал одно за другим именно потому, что не было у меня ощущения сытости, не было сознания своего дела. Я еще не знаю, Питек, кто я, хотя большая часть жизни уже прошла». — «Об этом ты не думай, — сказал внезапно индеец, — ты думай о главном». — «Ну вот, я же сказал, что не знаю. Иногда мне кажется… Впрочем, кажутся мне разные вещи. Может быть, на деле я — плотник, и мне надо взять инструмент и обосноваться где-нибудь здесь, неподалеку от вас?» — «Может быть», — согласился Гибкая Рука. «Плотники вам нужны?» — «Все люди нужны самим себе, — сказал Питек, — и если они нужны самим себе, то они нужны и другим. Ты только пойми правильно: нужны себе не для того, чтобы пить, есть и спать, а для того, чтобы делать свое дело, как Иеромонах, как я, да и все, кто живет здесь. Но в чем твое дело — я знать не могу. Ты будешь разговаривать с другими. С теми, кто знает куда больше нашего: с Мастером, с Фермером. Может быть, они что-то посоветуют тебе, подскажут. Но что-то ты и сам должен знать. Хотя бы самое основное. Для начала».