Сторона Германтов

Вошел лакей с визитной карточкой графини Моле или, вернее, с тем, что она оставила вместо карточки. Сославшись на то, что карточек у нее с собой нет, она вытащила из сумки полученное письмо и, вынув его из конверта, сложила сам конверт так, чтобы видно было ее имя: графиня Моле. Конверт был довольно большой, подходящий к формату почтовой бумаги, модной в том году, и эта написанная от руки «карточка» оказывалась вдвое больше обычной.

— Вот что называется простотой графини Моле, — с иронией в голосе заметила герцогиня. — Она хочет нас уверить, что у нее нет с собой карточек, и подчеркнуть свою оригинальность. Но нам это все известно, правда, милый Шарль, мы уже не так молоды и сами достаточно оригинальны, чтобы понимать, что на уме у дамочки, которая начала выезжать четыре года назад. При всем ее очаровании не думаю, что она представляет собой достаточно заметную величину, чтобы полагать, будто способна всех удивить с такой легкостью — завезти конверт вместо карточки в десять часов утра. Ее матушка, мышка-старушка, и та лучше ее разбирается в этих уловках.

Сванн не удержался от улыбки при мысли о том, что герцогиня, несколько ревновавшая к успеху графини Моле, придумает какой-нибудь дерзкий ответ посетительнице и сочтет, что это вполне в духе германтского остроумия.

— Что до титула герцога Брабантского, я сто раз говорил вам, Ориана… — начал было герцог, но герцогиня перебила его, не слушая:

— Милый мой Шарль, мне не терпится взглянуть на вашу фотографию.

— А, extinctor draconis latrator Anubis[420], — сказал Сванн.

— Да, вы такие милые вещи мне рассказывали, когда сравнивали его со святым Георгием Венецианским. Но я не понимаю, почему Анубис.

— А как выглядит тот, который был предком Бабаля? — осведомился герцог.

— Вам бы только на эту рожу полюбоваться — отрезала герцогиня Германтская, всем видом показывая, как презирает свой вульгаризм. — Мне бы хотелось посмотреть их все, — добавила она.

— Послушайте, Шарль, давайте спустимся, — сказал герцог, — и, пока не подали карету, вы все это нам покажете в вестибюле, потому что жена не даст нам покою, пока не увидит вашу фотографию. Я, по правде сказать, могу и потерпеть, — добавил он самодовольно. — Я человек спокойный, а вот она готова нас со свету сжить.

— Я совершенно с вами согласна, Базен, — сказала герцогиня, — пойдем, и пускай мы никогда не уразумеем, с какой стати мы восходим к графам Брабантским, по крайней мере нам ясно, зачем мы нисходим в вестибюль.

— Я вам сто раз объяснял, каким образом этот титул перешел к дому Гессенов, — сказал герцог (пока мы шли смотреть фотографию и я вспоминал те, что Сванн приносил мне в Комбре). — Это случилось в тысяча двести сорок первом году, когда один граф Брабантский женился на дочери последнего ландграфа Тюрингии и Гессена, так что скорее титул принца Гессенского перешел к дому герцогов Брабантских, а не титул Брабантских к дому Гессенов. Кстати, вы же помните, наш военный клич был тот же, что у герцогов Брабантских: «Лимбург завоевателю», пока мы не сменили герб Брабантов на герб Германтов, что, на мой взгляд, было ошибкой, и пример Грамонов меня не убеждает.

— Однако, — возразила герцогиня Германтская, — Лимбург был завоеван королем бельгийцев… И вообще, бельгийского наследника называют герцогом Брабантским.

— Дружок, то, что вы говорите, не выдерживает никакой критики и в корне ошибочно. Вы не хуже меня знаете, что титулы, на которые по праву притязает какой-либо род, сохраняются за ним, если территория занята захватчиком. Например, испанский король сохраняет за собой титул герцога Брабантского и ссылается при этом на право его носить, пускай не такое древнее, как наше, но древнéе, чем у короля бельгийцев. Он еще и герцог Бургундский, и король Западных и Восточных Индий, и герцог Миланский. А ведь он точно так же не владеет больше ни Бургундией, ни Индией, ни Брабантом, как я не владею Брабантом, да и князь Гессенский тоже. Испанский король и австрийский император объявляют себя еще и королями Иерусалима, хотя ни тот, ни другой Иерусалимом не владеют.

Он на мгновение остановился, встревожившись, как бы слово «Иерусалим» не смутило Сванна из-за недавних событий, но быстро оправился и продолжал: