– Да что ты! – замахал я руками. – Прогресс-регресс-ГРЭС-мегрэ-божоле-девезрэс-расколбас-мегареспектдралион-политес-варез-солтлэйкситикрайстчёрч – где я, и где вся эта графическая словесность? Как это совмещается?
В квартире невыносимо разило дихлофосом, словно он в ней размножался колбочками.
– Фу, как здесь вонько, – скривилась Дуська.
То тут, то там, где застигло, лапами кверху валялись на надкрыльях дохлые прусаки. Впрочем, некоторые ещё дрыгали сочленениями жиденьких шарнирчиков.
– Ну что, блаттелла, – вскричал я, – хана вам настала! Не взыщите! Дихлофос не регулируется парижской конвенцией о запрещении химического оружия. А ведь парадокс! Это такой же нервнопаралитический газ…
– Вот и не надо об этом кричать. А то зелёные услышат. Спохватятся. Коллег из Фонда дикой природы припрягут законы соответствующие лоббировать, – приложил палец к губам Костя.
– Молчу-молчу, – тут же задрал и я лапки кверху.
– Ребята, а это кто? – заорала Дуся, первой посетившая туалет.
На кафельном полу, сложив лапки ёлочкой, испустил дух огромный чёрный таракан. В царской России они были основными городскими домашними тварями, но уступили «плантацию» рыжим прощелыгам, завезённым в нашу страну позже.
– О, это блатта, – сказал Костя.
– Кто-кто?
– Блатта ориенталис. Посконный руссиш таракан, в незапамятные времена занесённый к нам из Азии. Аналогично немцы зовут рыжих тараканов руссен. Думая, что те припёрлись к ним из России. В то время как мы зовём их прусаками, будучи уверенными, что они приползли из Германии.
– Не-не, – поправил я его, – они, конечно, вольны называть кем угодно кого угодно, но вид рыжих тараканов на латыни называется именно germanica. Так что-с! А вы, Дуся, разве никогда не видели чёрных тараканов?
– Откуда? У нас в деревне за печкой только сверчки водятся.
– А как же детские книжки? – настаивал Костя. – Разве вам, Дуся, в детстве не читали «Тараканище»?
– Когда я была маленькая, у меня были только две книжки, – вспомнила Дуська. – «Филиппок» и «Золотой ключик».
– Заметьте, коллега, – прокомментировал Костя, – наша деревенская подружка вкушала сказки исключительно графьёв Толстых. Какой изысканный вкус!
– Да нет, – махнул я рукой, – просто повезло, что именно Толстых было трое. А представь, было бы трое Чуковских! Тогда каждая вторая детская книжка была бы про мух, тараканов и жужелиц со сверчками.
Инга рассмеялась, размахнулась тряпкой, смела жутконогих букашечек на пол. Аккуратно подмела пол, собрала тараканий хитин в совок и высыпала в ведро.
– Костя, тебе предстоит освоить новое амплуа, – сменил я тему. – Таскать мусорное ведро на помойку. Смотри, какая мышца у меня! Видишь? Я мусорные вёдра с пяти лет выношу. У нас-то мусоропровод отродясь заварен.
– Как понесёшь своё, так и за моим заходи, – выкрутился Костя.
Инга и тут засмеялась. Костя благодарно заблестел глазами.
Дуся забралась на подоконник, зафиксировала сутуловище в излюбленной позе и принялась болтать ногами.
– Куда ж ты теперь жуков этих поганых девать будешь? – запытала она Ингу. – Мусорница-то скотчем заклеена.
Мы замерли и, растянув рты в улыбке, переглянулись. До Дуси как до жирафа…
– А я им на свирели играть буду. Они дружною толпой отчалят сразу к праотцам, – нашлась Инга, продолжая сдержанно смеяться.
– Да-да, лёгким дымком, – примазался я. – Пшик и всё!
Дуся опять не врубилась. Пожала плечами. В смысле – поджала их под самые уши, по-грифьи втянув шею и традиционно скруглив спину. Нелепость её фигуры в такие секунды резко контрастировала с её же эталонным силуэтом в минуты иные, когда ей хотелось рисоваться, зарабатывать очки и притягивать сальные взгляды.
– Не ссы, Дуся, – скопировал я интонацию Кузьмы, – мы мусор где попало не бросаем.
– Ага, бросаем, где ни попадя, – парировала Инга и укоризненно покачала головой.
Бельмом на глазу оставалась плюшкина куча Костиного товара, который разросся, как сорняк, и заполонил практически всю Костину комнату. Именно в этой комнате временно проживала Инга, так как Костя с Дусей ночевали за стенкой в соседской комнате, ключ от которой забыл Кузьма. Старый диван был чересчур скриплым, мы вдоволь наслушались его рулад, пока Кузьма единолично не слезал с Дуси. Поэтому мои друзья спали на полу, куда Костя настелил буквально всё, что обнаружил в квартире: матрас с пролежнями, соседкино верблюжье одеяло, подстёжку от деревенского тулупа, дырявый надувной матрас и два ватных туристических спальника.
Инга же спала на старомодной Костиной кровати, оборудованной пружинной сеткой и стальными дугами спинок. Тяжеленная старинная перина поглотила ржавые пружины, которые задыхались под ней и были лишены возможности скрипеть, так как массив текстиля буквально затыкал им рот. Мне нравилось отдаваться объятиям этой кровати, когда мы перемещались из кухни в комнату и забирались на ложе с ногами. Больше сидеть было негде: все горизонтальные поверхности были захламлены товаром. Не только стулья и подоконники, но прежде всего паркет.