– Последуй моему примеру и присягни на верность епископу Генри. Он знает, в какую сторону ветер дует, – настаивал Уолеран. – Если все пойдет как задумано. Винчестер вскоре объявят его епархией и Генри станет архиепископом Кентерберийским. А когда он умрет – кто знает? – я мог бы стать его преемником. И потом... есть ведь уже английские кардиналы – может появиться и английский Папа.
Ощущение страха не покидало Уильяма, но теперь он неотрывно следил за Уолераном, словно зачарованный выражением неприкрытого честолюбия, появившимся на его обычно каменном лице. Уолеран в роли Папы? Впрочем, все возможно в этом мире. Однако куда важнее было то, какие последствия могли иметь устремления Уолерана сейчас, в самое ближайшее время. Уильям понимал, что он – всего лишь пешка в сложной игре, затеянной Уолераном, которому удалось завоевать большой авторитет у епископа Генри благодаря своей способности умело использовать Уильяма и рыцарей из Ширинга, ставя их под знамена то одной, то другой участвующих в гражданской войне сторон. Такова была цена, которую Уильям должен был заплатить за то, чтобы Церковь закрыла глаза на его преступления.
– Ты хочешь сказать... – Голос его дрогнул. Он прокашлялся и начал снова: – Ты хочешь сказать, что выслушаешь мою исповедь, если я присягну Стефану и вновь приму его сторону?
Глаза Уолерана сверкнули, и лицо вновь стало каменным.
– Именно так.
Выбора не было, но в любом случае Уильям не видел причин отказываться. В свое время он служил принцессе Мод, пока та одерживала верх, но теперь, когда чаша весов, похоже, качнулась в пользу Стефана, готов был вновь стать его союзником. Как бы то ни было, он пойдет на все, лишь бы освободиться от кошмарного страха, преследующего его последние дни.
– В таком случае – согласен, – сказал он, отбросив все сомнения. – Только прими мою исповедь немедленно.
– Прекрасно, – ответил Уолеран. – Помолимся.
Обряд богослужения проходил торопливо, и, по мере того как он близился к завершению, Уильям явственно ощущал, как тяжкий груз вины падает с его плеч. Он вновь чувствовал себя победителем.
Увидев его выходящим из часовни в приподнятом настроении, его люди и сами приободрились. Уильям объяснил им, что по вине Всевышнего, выраженной епископом Уолераном, они будут теперь сражаться за короля Стефана, и его слова были восприняты как повод отпраздновать это событие.
Уолеран тем временем приказал подать вина. В ожидании ужина Уильям обратился к нему:
– Теперь Стефан вполне мог бы пожаловать мне графство.
– Думаю, ему следовало бы сделать это, – согласился Уолеран. – Хотя не берусь утверждать, что так и будет.
– Но ведь я его союзник!
– Ричард все еще в Кингсбридже.
Уильям позволил себе самодовольную улыбку.
– Полагаю, теперь он не опасен.
– Вот как? Что ты хочешь этим сказать?
– Ричард никогда не владел землей. Своих рыцарей он всегда содержал только на деньги сестры.
– Конечно, это против традиций, но до сего дня так было.
– Зато теперь у его сестры денег нет. Вчера я сжег ее склады. Она разорена. И Ричард тоже.
Уолеран согласно кивнул:
– В таком случае его уход со сцены – вопрос времени, и графство станет твоим.
Подали ужин. Воины Уильяма расположились на нижнем конце стола и весело заигрывали с прислужницами. Уильям восседал во главе стола вместе с Уолераном и его архидиаконами. Сейчас, когда напряжение спало, он, пожалуй, даже завидовал беспечному флирту своих людей и молоденьких служанок: в компании архидиаконов ему было явно скучновато.
Дин Болдуин протянул Уильяму блюдо с грушами и сказал:
– Лорд Уильям, а если кто-то по примеру приора Филипа попытается открыть ярмарку, чтобы торговать шерстью, ты сможешь этому помешать?
Уильям был очень удивлен вопросом.
– Никто не осмелится!
– Какой-нибудь монах, может, и не осмелится, а граф – вполне.
– Для начала ему понадобится лицензия.
– У любого, кто воевал за Стефана, такая лицензия будет. Не сомневайся.
– Только не в этом графстве.
– Болдуин прав, Уильям, – сказал Уолеран. – По границам твоего графства есть немало городов, которые могли бы открыть у себя овчинные ярмарки: Уилтон, Девайзес, Уэллс, Марлборо, Уоллингфорд...
– Я сжег Кингсбридж, сожгу и любой другой город, – раздраженно бросил Уильям. Он сделал глоток вина. Попытки поставить под сомнение его победы вызывали у него приступы ярости.
Уолеран взял буханку свежего хлеба, разломил ее пополам, но есть не стал.
– Кингсбридж – слишком легкая добыча, – возразил он. – Нет ни городской стены, ни замка; нет даже большой церкви, где люди могли бы найти убежище. А правил им монах, у которого не было ни рыцарей, ни просто вооруженных людей. Кингсбридж был беззащитен. Другие города так просто не возьмешь.
Дин Болдуин добавил:
– А когда гражданская война закончится – не важно, кто победит, – ты уже не сможешь сжечь город, подобно Кингсбриджу, просто так. Это будет считаться преступлением против порядка. Ни один король не допустит такого в мирное время.
Уильям вдруг понял, куда они клонили, и это вывело его из себя.