Столпы Земли

Если сказанное Ремигиусом было правдой, формально эта женщина действительно совершала грех. Обычно на такое сожительство смотрели сквозь пальцы, ибо очень многие пары не спешили освящать в церкви свой союз до тех пор, пока не проживут вместе какое-то время либо не зачнут первого ребенка. На самом деле в беднейших или наиболее отдаленных частях страны некоторые пары жили как муж с женой десятилетиями, растили детей, и, только когда уже нарождались внуки, они решались прийти к священнику с просьбой благословить их брак. Однако одно дело, когда приходский священник проявляет снисходительность к бедным крестьянам где-нибудь на окраинах христианского мира, и совсем другое, когда подобный грех совершается важным служащим монастыря прямо в стенах святой обители.

– Что заставляет тебя думать, что они не женаты? – скептически спросил Филип, хотя был уверен, что, прежде чем заговорить об этом перед Уолераном, Ремигиус все проверил.

– Я наткнулся на дравшихся мальчишек из этой семьи, которые сказали мне, что они не братья. А потом всплыло и все остальное.

Филип был очень разочарован в Томе. Хоть внебрачное сожительство и было весьма распространенным грехом, но монахи, которые покинули мир плотских страстей, относились к нему с особым неприятием. Как мог Том так поступить? Ему следовало бы знать, что это будет неприемлемо для приора. Филип почувствовал, что злится на Тома даже больше, чем на Ремигиуса, подлость которого была очевидна.

– Почему же ты ничего не сказал мне, твоему приору? – спросил он его.

– Я узнал об этом только сегодня утром.

Разбитый, Филип откинулся на спинку своего стула. Ремигиусу удалось-таки подловить его, и теперь он выглядел весьма глупо. Это была месть Ремигиуса за свое поражение на выборах. Филип посмотрел на Уолерана: жалоба была обращена к нему – ему и выносить приговор.

– Все ясно, – без колебании сказал епископ. – Женщина должна признаться в совершенных ею грехах и принести публичное покаяние. Затем она должна покинуть монастырь и в течение года жить в строгости и целомудрии отдельно от строителя. После этого они могут пожениться.

Год в разлуке – это суровое наказание. Филип считал, что, осквернив монастырь, она заслужила его. Однако Филипа очень беспокоило, какова будет ее реакция.

– Она может и не подчиниться твоему решению, – неуверенно сказал он.

Уолеран пожал плечами.

– Тогда гореть ей в аду.

– Я боюсь, если она покинет Кингсбридж, Том может уйти вместе с ней.

– Другие строители найдутся.

– Конечно. – Филипу было бы жаль потерять Тома. Но по выражению лица Уолерана он видел, что епископ был бы не против, если бы Том и его женщина навсегда убрались из Кингсбриджа; и снова он спрашивал себя, почему она так волновала их.

– А теперь уходите все и дайте мне побеседовать с вашим приором, – приказал Уолеран.

– Минуту, – резко заговорил Филип. В конце концов, это был его дом, а они были его монахами, и он, а не Уолеран, должен был собирать и отпускать их. – Об этом деле я сам поговорю со строителем. Никто из вас не смеет никому рассказывать об этом, слышите? Того, кто ослушается меня, ждет суровое наказание. Понятно, Ремигиус?

– Да, – процедил тот.

Филип, ничего не говоря, вопросительно взглянул на него. Наступило тягостное молчание.

– Да, отче, – выдавил наконец Ремигиус.

– Ладно, а теперь ступайте.

Ремигиус, Эндрю, Милиус, Катберт и Дин Болдуин – все удалились. Уолеран налил себе еще немного горячего вина и вытянул к огню ноги.

– От этих женщин всегда одни только неприятности, – проговорил он. – Когда в конюшне кобыла, жеребцы начинают кусать конюхов, лягаться и творить прочие безобразия. Даже мерины перестают слушаться. Вот и монахи, как мерины: плотская любовь им недоступна, но бабий дух они чуют издалека.

Филип смутился. Ни к чему были столь откровенные слова. Он уставился на свои руки и сказал:

– Как насчет постройки церкви?

– Ах да. Должно быть, ты слышал, что то дело, с которым ты приходил ко мне – по поводу графа Бартоломео и заговора против короля Стефана, – обернулось для нас наилучшим образом.

– Да. – Казалось, прошла уйма времени с тех пор, как, дрожа от страха, Филип ездил в епископский дворец, чтобы рассказать о готовившемся против избранного церковью короля заговоре. – Я слышал, что Перси Хамлей напал на Ерлскастл и захватил графа в плен.

– Так и есть. Сейчас Бартоломео в темнице в Винчестере ожидает решения своей участи, – удовлетворенно сказал Уолеран.

– А граф Роберт Глостер? Он был более могущественным заговорщиком.

– А потому и наказание его будет более легким. По сути дела, он вообще не понесет никакого наказания. Он поклялся в верности королю Стефану, и его участие в заговоре было... прощено.

– Но какая во всем этом связь с нашим собором?

Уолеран встал и подошел к окну. Когда он посмотрел на развалины церкви, его глаза наполнились неподдельной тоской, и Филип понял, что, несмотря на всю его светскость, в нем дремало подлинное благочестие.

– Наше участие в разгроме Бартоломео делает короля Стефана нашим должником. И пока еще свежа память, ты и я должны поехать к нему.