Читаем Столп. Артамон Матвеев полностью

   — По Иосифу? Он с меня на Соборе панагию прямо-таки содрал. И крест святительский, и клобук... — поднял глаза к потолку. — Получил своё от Бога. Меня уничтожил по-разбойничьи и пострадал от разбойников. Нет, не могу служить.

Глазки у Афанасия совсем овечками стали.

   — Не могу я служить! — сердито повторил Никон. — Ружьё в руки брал, баклана застрелил. Хоть птичья, а всё равно — кровь. Аз грешный пролил.

Архимандрит ушёл. А к новоявленному лекарю уже очередь выстроилась. Никон объявил, что примет первых трёх.

Старик жаловался на ломоту в спине, дал ему склянку скипидара. Елеем помазал. Старика сменила осипшая баба. Напоил святой водой, помазал горло сверху медвежьим салом, велел завязать получше.

   — Капусту ешь. Капуста голос чистит.

   — Какая теперь капуста! — просипела баба. — У кадушки донышко выскребли.

   — Тогда яйца сырые глотай, молоко с мёдом да с солью пей.

Следующая — на больную уж никак не походила. Вплыла лебедью, грудь высокая, бедра калачами.

   — На что жалуешься?

   — Я-то?

   — Ну а кто же ещё-то?

   — Нисколечко не жалуюсь.

Никон поднял голову — и утонул в невероятной синеве несказанно ласковых глаз.

   — Не жалуешься? — смутился владыка.

   — Я — Дорофея, — назвала себя молодуха. — Ты приходить велел, полы мыть.

   — Дорофея! — обрадовался Никон. — Ты на прудах хороводилась.

   — Хороводилась. — Дорофея поднесла ко рту платок с каймой из речных жемчужин, тронула уголки губ. — Мне бы ведро да тряпиц.

   — Садись, вином угощу... Полы нынче мыты.

Не пожалел, налил кубок рейнского.

   — Пей, милая!

   — А закусить? — спросила смелая Дорофея.

   — Будет и закуска.

Дорофея выпила, закрыла глаза, а ресницы — стрелы!

   — Сладко!

   — Вот тебе яблочко!

Никон распорядился, келейники принесли питие, пироги, рыжиков, икру. Выпил чару с Дорофеей. Закусил рыжиком.

   — Ох! — сказала баба. — В грудях уж так весело.

   — Вот и походи по светёлке моей, покажи свою красу.

Дорофея послушно поднялась, проплыла по кругу, взмахивая платком.

   — Ещё выпей! — приказал ей Никон.

   — Ты хочешь, чтоб я запьянела?

   — Чтоб весёлая была. Икрой закуси, не охмелеешь.

Хватил и сам ещё одну чару. Дорофея кушала икру, пирог с изюмом, а он закусил опять рыжиком.

   — У тебя ничего не болит?

   — Да слава Богу! Вон, смотри!

   — Может, где чирушек завёлся?

   — Чирушек-то? — Глазки у Дорофеи стали умными. — А ведь есть!

   — Излечу! Тотчас излечу. Помажу — и будешь здрава.

   — Ах! — зарделась Дорофея, скидывая платье. — Место, где чирушек, совсем не гожее.

   — Много ты понимаешь! Нет в человеке негожего! Человек — подобие Творца.

Никон взял спицу, окунул в скляницу с освящённым маслом, изобразил крест там, где Дорофея указала. Посмотрел бабе в глаза.

   — Не улыбайся. Сё — не грешно. Где не помазано, крестом не заграждено — бес вселится. А теперь — ни-ни! — откинул спицу. — Ишь ты какая! Нежная, белёхонькая.

   — Лучше меня в слободе нету! — сказала Дорофея и единым движением облеклась в нижнюю рубаху, а потом и в платье.

   — Приходи. Приходи пораньше, помоешь полы... Возьми-ка вот! — дал ей четверть ефимка.

Явился Мардарий, пора было обедню служить.

   — Я вот что решил, — сказал Никон диакону. — Хозяйство у нас помаленьку разрастается. Хочу учинить приказ. Ты судьёй будешь, в подьячие возьми Фомку-бельца, монастырского ключаря. Я с ним говорил, когда под огороды землю брал. Грамоту знает, на смётку быстрый. Писцом будет Сенька-дьячок. Тебе жалованья — десять рублей, Фомке — пять, Сеньке — три. А теперь нужно составить запрос на лекарства, на травы, на снадобья. Думай, кого пошлём к Артамону Сергеевичу.

Сам сел писать роспись, испрашивая у Аптекарского приказа деревянное масло, росный ладан, скипидар, траву чучуй, зверобой, целибоху, нашатырь, квасцы, купорос, камфару...

Мардарий предложил послать в Москву Игнатия Башковского.

— Корыстный он человек, — сказал Никон.

Подумали-подумали — остановились на старце Кузьме. Неприметный, вина не пьёт, ласковый, тихий. Таких не обижают.

Сказано — сделано. Уже наутро отправил Никон покладистого монашека в дальнюю дорогу, снабдив письмами и деньгами.

<p><emphasis><strong>6</strong></emphasis></p>

Весна перетекала в лето, а лето выдалось красное. Солнце жарило, вода в озёрах и реках согрелась недели на две раньше обычного, но выпадали дожди, короткие, обильные, с грозами. Дышалось легко, о хворях люди позабыли, но у Никона объявилась новая добрая работа.

Привезли саженцы из Кубенского монастыря. Никон вместе с иноком Ахиллием, некогда служившим царю Алексею Михайловичу, теперь устраивали сады, цветы разводили. Но объявился в Ферапонтовской обители ещё один цветник благоуханный.

Повадились к Никону девицы юные хаживать, за благословением. И бабы туда же. Бабы получали от святейшего по денежке, девицы, особо угодившие, по двадцати алтын. Боясь сплетен, из сих девиц Мардарий устроил хор. В надвратной церкви пели. Лето, цветники, девичья краса! Никон посветлел лицом, убыл в телесах, в глазах вместо неискоренимой обиды проступила благожелательность.

И на тебе!

Послал Мардарий, судья Никонова приказа, подводу за осётрами в Кириллов монастырь. Поехали двое слуг, Вукол да Горазд. Привезли дань. Поглядеть на осётров вышел сам.

И на дыбы! В зверя обратился:

Перейти на страницу:

Похожие книги