Египетские жрецы, разговор которых с Солоном описал Платон, полагали, что память о катастрофах пожара и наводнения утрачена, потому что во время их погибли все грамотные люди, вместе с достижениями их культуры, и эти бедствия «ускользают от вашего внимания, потому что многие поколения переживших умерли, не имея возможности выразить себя на письме».[885] Подобный же аргумент мы обнаруживаем у Филона Александрийского, который писал в первом веке нашей эры: «Из-за повторяющихся разрушений, причиняемых водой и огнем, позднейшие поколения не получили от предыдущих память о порядке и последовательности событий».[886]
Хотя Филон знал о повторяющихся мировых наводнениях и пожарах, ему было неизвестно, что катастрофический пожар был описан в Книге Исхода. Он и не думал, что что-либо подобное происходило в дни Иисуса Навина или даже Исайи. Он считал, что Книга Бытия содержит историю о том, «как огонь и вода принесли огромные разрушения всему, что есть на земле», и что разрушительный пожар, о котором он знал из учений греческих философов, был тем самым, что разрушил Содом и Гоморру.
Память о катастрофе была стерта не из-за недостатка письменных источников, но в результате определенного характерного процесса, который позже заставил целые нации вместе с образованными людьми видеть в этих преданиях аллегории и метафоры, в то время как в них точно описаны подлинные космические перевороты.
Существует некое психологическое явления как в жизни отдельных индивидуумов, так и в жизни целых народов, когда самые ужасные события прошлого могут быть забыты или перемещены в сферу подсознания. Словно, стертыми оказываются впечатления, которые должны были бы стать незабываемыми. Раскрыть эти следы и выявить их забытую основу в физической жизни народов — задача, не столь уж отличающаяся от преодоления амнезии у одного индивида.
Фольклор
День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание.
Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их.
Ученые, которые посвятили себя собиранию и изучению фольклора разных народов, постоянно признаются, что народные сказки нуждаются в интерпретации, так как, по их мнению, эти сказки вовсе не невинные и наивные продукты воображения, но скрывают некий внутренний и более значительный смысл.
Легенды классических народов, первым из которых являются греки, также принадлежат фольклору. Уже в дохристианские времена эти легенды подвергались интерпретации многими толкователями, сознающими символический характер мифологии.
Вместе с Макробием, жившим в четвертом веке, возникает тенденция видеть в многочисленных богах египетской и греческой древности персонификацию солнца. Макробий сравнивал Осириса с солнцем, а Исиду с луной, пренебрегая мнением более ранних авторов. Он также толковал Юпитер как солнце.
Так как роль, которую планеты сыграли в истории мироздания, со временем все больше предавалась забвению, интерпретация природы мифов, относящихся к солнцу или луне, становилась все более и более распространенной. В девятнадцатом веке было модно объяснять древние мифы как отражение движения солнца и луны в течение дня, ночи, месяца и года. Не только Ра, Амон, Мардук, Фаэтон и даже Зевс,[887] но и цари-герои, подобно Эдипу, становятся солярными символами.[888]
Эта исключительная роль солнца и луны в мифологии есть отражение их значения в природе. Однако в прежние времена планеты играли значительно большую роль в воображении людей, о чем свидетельствуют их религиозные представления. В самом деле, солнце и луна (Шамах и Син, Гелиос, Аполлон и Силен) были многочисленны среди планетарных богов, но обычно они не были самыми важными. Их место среди семи планет иногда удивляет современного исследователя, потому что эти два светила гораздо заметнее прочих планет; еще больше должно нас поразить явное господство Сатурна, Юпитера, Венеры и Марса, пока мы не знаем, что происходило в небесной сфере несколько тысяч лет назад.
Современные фольклористы занимаются главным образом фольклором примитивных народов — материалом, не испорченным поколениями переписчиков и толкователей. Взятый у своих истоков, он, видимо, должен бросить свет не только на менталитет этих примитивных народов, но также на многие проблемы социологии и психологии в целом.
Социологический метод исследует мифологию с целью выявления социальных обычаев. Фольклористы типа Джеймса Фрезера устремляли свое внимание на эту сторону. Фрейд, психолог, сосредоточил свое внимание на мотиве отцеубийства (патрицида), представляя его так, как будто он был установленным обычаем в древние времена. Он считает его обычной практикой в прошлом и подсознательной потребностью в настоящем.