Столичный оборотень

Как ни странно, самым трудным оказался не первый и не второй, а третий шаг. Страшнее всего было перестать цепляться за жестяной карниз и целиком перенести вес тела на эту неустойчивую лестницу. Беззащитной спиной я ощущал каждый метр, отделяющий меня от земли. На пострадавшую конечность старался не наступать, спускался с упором на руки и здоровую ногу. Серьезная проблема возникла уже внизу, где у лестницы не хватало двух ступенек подряд: верхняя была выдрана с корнями, следующая за ней – отсутствовала наполовину. Зато рядом из стены на погнутой стальной арматурине свисал цельный красный кирпич, похожий на памятник всем своим собратьям, когда-либо срывавшимся с крыши. Не знаю, почему, но вид этого кирпича придал мне оптимизма. Я бросил выбирать, с какой ноги пойти дальше, хорошенько зажмурился и оттолкнулся обеими, как в песне Высоцкого, «надеясь только на крепость рук». Попал, как ни странно, куда целился.

Первым, что я услышал, едва ступив на землю, было официальное:

– Сержант Хвостов!

И вздох облегчения, несколько раз отрепетированный за время спуска, вышел из моих легких сдавленным кашлем.

Гладко выбритый паренек в серой форме стоял совсем рядом, одним своим видом прижимая меня к стене дома. Позади сержанта, обеспечивая прикрытие с тыла, жалась к обочине белая «шестерка» с голубой каемочкой и аббревиатурой «ОВС» на багажнике.

– Что вы делали на крыше? – сурово осведомился страж порядка.

– На крыше? – растерянно повторил я. – Ну… это… загорал.

Сержант бдительным оком вперился в тусклый диск солнца, чей свет сегодня не испугал бы и вампира, и сказал:

– Понятно… Ваши документы!

– Секунду…

Я потянул с плеча рюкзачок, старательно глядя вниз и в сторону, лишь бы не в лицо молодого сержантика, на котором без труда читались восемь классов образования, плюс три раза в неделю школа каких-то там единоборств, плюс глубоко въевшаяся ненависть к таким, как я, «типа умным». У которых по двадцать пять ЗА плечами (имеется в виду, лет), примерно столько же НА плечах (имеется в виду, африканских косичек) и неизменный томик какого-нибудь Коэльо-Мураками в кожаном рюкзачке.

Рюкзачок я от волнения выронил на пыльный тротуар. Нагнулся, чтобы подобрать, – и в следующее мгновение сделал то, чего никак от себя не ожидал. А именно: поднырнул под рукой сержанта Хвостова и бросился бежать.

– Стой! – Судя по тону сержанта, он совершенно не ожидал от меня подобной прыти.

Я на бегу пораскинул мозгами и решил, что останавливаться, пожалуй, все-таки не стоит. Я был в Москве, а значит, – благодаря странной системе переноса предметов из города в город, которую я еще недавно люто ненавидел, а теперь готов был боготворить, – ничего не имел, выражаясь языком милицейского протокола, «при себе». Кроме коллекции из двенадцати разнокалиберных «дудок», которые, конечно, вызовут у гражданина сержанта вполне уместные подозрения, но навряд ли станут достаточным поводом для задержания. Другое дело – мой паспорт, вернее, одна его страничка с указанием местожительства. Тот же закон, по которому «батон» превращался в «булку», а компакт-диск группы «Калинов мост» просто изымался из обращения, всякий раз при перебросе менял адрес моей регистрации. Причем на редкость неудачно. Так, в Москве я был прописан на Семнадцатой линии, неподалеку от пересечения со Средним, а в Питере считался жителем Строгина. Иными словами, где бы ни появился, я всюду оказывался не местным. Со всеми вытекающими проблемами.

На мое счастье, Хвостов не бросился за мной в погоню оздоровительной трусцой, а вместо этого забрался в машину, что дало мне выигрыш примерно в полминуты. «Шестерка» завелась не раньше, чем я добрался до пешеходной части Столешникова и частокол из декоративных каменных грибков, выросший поперек мостовой, на какое-то время отгородил меня от преследователей.

Чтобы как-то отвлечься от боли в коленке, я начал напевать. Как какой-нибудь посол рок-н-ролла в неритмичной стране, которому задорная песенка помогает скоротать время в пути.

– Я мотаюсь вечно между Ленинградом и Москвой… Я здесь чужой, я там чужой… В Москве я ленинградец, в Ленинграде – москвич… Нашла коса на камень, а… Че-о-орт!

Черт-альбинос, белобрысый, с красными глазками и подвижным розовым пятачком!

Второй раз за день я споткнулся о бордюр. Что показательно – ударился об асфальт той же коленкой, и даже посмотрел по сторонам с надеждой: где я?

Как оказалось, все там же.

Еще раз помянув нечистого, я поднялся и затрусил дальше, прихрамывая сильнее прежнего.

– Нашла коса на камень… Идет война за память – лет… Тьфу, не то!