Столетов

В 1896 году К. А. Тимирязев и А. П. Соколов едут во Владимир собирать материалы для биографических очерков о Столетове. Николай Порфирьевич Губский вспоминал, что Климент Аркадьевич «посетил могилу Столетова, сделал с нее снимок, позаботившись о том, чтобы на снимке вышли венки от московских студентов и от физической лаборатории Московского университета».

Губский рассказывал: «В нашем доме он долго беседовал с моей матерью, передававшей ему сведения о детских и юношеских годах А. Г., и, если мне память не изменяет, кое-что тогда записывал. Этими сведениями, а также тем, что сообщила ему другая сестра Столетова, жившая тогда в Москве, он умело воспользовался для своей статьи об А. Г., вскоре после этого написанной и вошедшей в ближайшую книжку «Русской мысли».

Но что могут сделать эти публикации в выходящих ничтожным тиражом изданиях! Эти отдельные голоса теряются в пустыне молчания, которым самодержавие окружило имя Столетова. Для увековечения памяти нужен государственный размах, но какой там размах — попытки друзей и почитателей ученого воздать ему честь встречают даже противодействие.

Примечательна история биографического очерка о Столетове, написанного Тимирязевым. Тимирязев собирался его прочесть на том же заседании Общества любителей естествознания, на котором Лебедев рассказывал об экспериментальных работах ученого. Но Тимирязеву читать свой очерк не пришлось. Н. П. Губский сообщает: «Его статья (уже набранная), где, хотя и в сдержанных выражениях, не были пощажены некоторые из весьма влиятельных противников Столетова, стала известна и привела в смущение устроителей заседания… Говорили о возможных осложнениях, нареканиях и т. п., и в конце концов в «Русских ведомостях» появилось сообщение, что доклад К. А. Тимирязева по болезни докладчика (о, ханжество!) прочитан не будет. Бывшие в Москве родственники предпочли тогда не идти на торжественное заседание, а вместо этого прочитали в своем кругу по полученному оттиску статью Тимирязева».

«Жизнь прожита, — заканчивает свое слово о покойном Тимирязев, — и могила поставила свою точку. Но все ли этим кончается: точно ли могильный холмик на далеком кладбище да несколько слов сочувствия, вскоре забытых, — весь след, который оставляет по себе эта жизнь? Конечно, нет; жизнь, полная мысли и труда, не может оставить по себе одну пустоту. Да, такие люди, как Александр Григорьевич Столетов, дороги, когда своим строгим умом, своим неуклонным исполнением нравственного долга они, общими усилиями, способствуют поднятию умственного и нравственного уровня в периоды прилива; вдвойне дороги они, когда своими одинокими, разрозненными усилиями задерживают падение этого уровня в периоды отлива. Благо той среде, которая производит такие сильные и строгие умы, такие стойкие и благородные характеры, и горе той среде, где такие люди перестают встречать справедливую оценку».

Последние слова цензор явно проглядел, давая разрешение печатать статью Тимирязева. Куда уж яснее можно осудить режим самодержавия!

Царизм не любил героев. Столетов не был первым, не был последним. Не ко двору пришелся и его брат. У властей, тут уж ничего не скажешь, было отличное чутье на оппозиционность, несогласие с существующими порядками, на любое, даже самое глухое, недовольство.

Честный, благородный, возмущавшийся мерзостями, творившимися в рабской стране, Николай Столетов не мог нравиться людям, делавшим тогда погоду.

«Забытый» — так озаглавил Василий Немирович-Данченко статью, посвященную памяти скончавшегося в 1912 году Николая Столетова.

«Удивительная судьба! — писал он. — Вся Болгария его оплакивает, на панихидах по нем в Софии, Филиппополе, Плевне, Казанлыке, Габрове народ поет сложенную когда-то в его честь песню: «Марш-марш, генерале наш». В Тырнове собирают ему на памятник и, верно, такой поставят или на Шипке, или на Эски-Загре, а у нас его смерть прошла совсем незамеченной.

Когда-то ему посвящались сотни писем и газетных статей, а сейчас никто его не вспомнил даже скромным некрологом.

Заканчивая статью, Немирович-Данченко писал: «Когда я был в Болгарии, дети в народных школах мне передавали рассказы из их книжек о Столетове. В городах и селах там до сих пор поют посвященные ему строки: «Шуми, Марица окровавленна», и только мы здесь позабыли одного из творцов новой государственной жизни на Дунае».

Власти даже не позаботились похоронить Николая Столетова с подобающими воинскими почестями. Панихида была гражданской. Подушечку с орденами русского генерала несли болгарские ветераны, приехавшие во Владимир проводить в последний путь своего национального героя.

К обоим Столетовым — Александру и Николаю — подлинное признание пришло только после того, как была уничтожена, навсегда исчезла та проклятая среда, которая душила их.

XVII. Бессмертие

Уже современники Столетова видели: Тимирязев, сказав, что его жизнь не оставит после себя пустоту, был прав.