И грянул на весь оглушительный зал:— Покойник из царского дома бежал!Покойник по улицам гордо идет,его постояльцы ведут под уздцы;он голосом трубным молитву поети руки ломает наверх.Он — в медных очках, перепончатых рамах,переполнен до горла подземной водой,над ним деревянные птицы со стукомсмыкают на створках крыла.А кругом — громовой, цилиндров бряцаньеи курчавое небо, а тут —городская коробка с расстегнутой дверьюи за стеклышком — розмарин.
Янв. 1927
Черкешенка
Когда заря прозрачной глыбойпридавит воздух над землей,с горы, на колокол похожей,летят двускатные орлы;идут граненые деревьяв свое волшебное кочевье;верхушка тлеет, как свеча,пустыми кольцами бренча;а там за ними, наверху,вершиной пышною качая,старик Эльбрус рахат-лукумготовит нам и чашку чая.И выплывает вдруг Кавказпятисосцовою громадой,как будто праздничный баркас,в провал парадный Ленинграда,а там — черкешенка поетперед витриной самоварной,ей Тула делает фокстрот,Тамбов сапожки примеряет,но Терек мечется в груди,ревет в разорванные губыи трупом падает она,смыкая руки в треугольник.Нева Арагвою течет,а звездам — слава и почет:они на трупик известковыйвенец построили свинцовый,и спит она… прости ей бог!Над ней колышется веноки вкось несется по теченьюлуны путиловской движенье.И я стою — от света белый,я в море черное гляжу,и мир двоится предо мноюна два огромных сапога —один шагает по Эльбрусу,другой по-фински говорит,и оба вместе убегают,гремя по морю — на восток.
Янв. 1926
Лето
Пунцовое солнце висело в длину,и весело было не мне одному —людские тела наливались как груши,и зрели головки, качаясь, на них.Обмякли деревья. Они ожиреликак сальные свечи. Казалося нам —под ними не пыльный ручей пробегает,а тянется толстый обрывок слюны.И ночь приходила. На этих лугахколючие звезды качались в цветах,шарами легли меховые овечки,потухли деревьев курчавые свечки;пехотный пастух, заседая в овражке,чертил диаграмму луны,и грызлись собаки за свой перекресток —кому на часах постоять…