Стоит ли об этом

Ну вот откуда это взялось? А это классический феномен «русского мальчика», как будто прямо из романа Достоевского. Душа ребёнка, измученная атеизмом, не просто просила, а требовала веры, при этом будучи уверенной, что веры быть не может. Вам сейчас, наверное, трудно даже представит, до какой степени нам тогда казалось невозможным верить в Бога. То, что Бога нет, казалось нам совершенно незыблемой аксиомой, которую даже доказывать глупо, а опровергнуть совершенно невозможно.

Когда я уже учился в институте, тётя Тоня Мурашёва достала для нашей семьи Библию. Это была тогда огромная редкость. Просто так Библия нигде, включая храмы, не продавалась. Но на храм, видимо, время от времени приходило несколько экземпляров, которые продавали своим из–под полы. Если совсем своим, то Библия стоила 50 рублей, если не очень своим, то 70 рублей. (Для сравнения: в те годы зарплата инженера была где–то 120 рублей). Нам тётя Тоня достала Библию за 50 рублей.

«Новый завет» я проглотил сразу же и с большим интересом. Моего атеизма это нисколько не поколебало, но мир религии меня ещё больше заинтересовал. В Ветхом завете я, конечно, начал вязнуть, хотя Пятикнижие Моисея прочитал, не делая перерывов. Ещё бы мне не интересно было прикасаться к «тайным знаниям», которые советская власть держала под негласным запретом.

Кажется, я учился на втором курсе, когда мама уговорила меня сходить на исповедь и причастие. Я согласился, хотя по–прежнему не верил в Бога, но эта «игра в православие» казалась мне чем–то даже интересным, как будто бы играешь роль древнерусского человека, прикасаешься к седой старине. Но из храма меня вытолкнуло. Я простоял на службе минут 15 и вдруг почувствовал, что должен немедленно отсюда уйти. Я вышел на улицу, мама за мной, я очень жёстко сказал ей, что иду домой. Она не стала возражать, но через некоторое время опять предложила мне пойти на исповедь и причастие. Я опять согласился и на сей раз всё получилось — я исповедался и причастился. Мне было тогда лет 20. Меня немного коробило от мысли, что я поступаю вопреки своим убеждениям, но не хотелось лишний раз огорчать маму, да и самому было в какой–то мере интересно.

Когда я уже работал в Леже — продолжал штудировать Библию. Моё уважение к христианству всё возрастало, но я продолжал оставаться атеистом. Помню, даже написал лично для себя некий опус под названием «В чём моя вера». Там я доказывал, что евангельские рассказы о чудесах, совершённых Христом, это на самом деле притчи огромной глубины и мудрости. То есть никаких чудес на самом деле не было, но Евангелие — это всё же замечательный учебник жизни.

Помню, как тогда увлёкся личностью декабриста Михаила Лунина. Этот лихой «синий гусар» — человек железной воли, поразительной храбрости и большого ума был верующим, хотя католиком. Помню, как выписал из дневника Лунина поразившие меня слова: «Тело моё страждет в Сибири от холода и лишений, а дух странствует по равнинам Вифлеемским, бодрствует вместе с пастухами и вместе с волхвами вопрошает звёзды». (цитирую по памяти).

Эти слова я поставил эпиграфом к своему опусу «В чём моя вера», из которого следовало, что никакой веры у меня нет. Но как хотелось разделить с Луниным его возвышенные религиозные чувства.

Уже работая в районной газете, я любил делать публикации по церковной тематике, например, очень заинтересовался судьбами репрессированных священников. Впрочем, тогда, в 1989 году, церковной тематики вокруг нас было не лишка. Но она уже была на пороге. Например, услышав, что собираются открывать Спасо — Прилуцкий монастырь, я тут же бросился названивать в епархиальное управление, чтобы узнать подробности.

А тогда я уже верил в Бога? (Мне было 26 лет). Поразительно… кажется… я не помню. Похоже, это было некое пограничное состояние. Предрассветные сумерки. Не так легко бывает провести грань между двумя состояниями души: «я с уважением отношусь к православию» и «я — православный». Кто–то зависает между этими реальностями на всю жизнь, а у меня пограничное состояние длилось, кажется, несколько лет.