Читаем Стоит ли им жить? полностью

Дэв вместе с Пенберти просматривали одну за другой истории болезней, рассказывавшие о разных трагических происшествиях: о трехлетках, залезших в ванны с горячей водой или упавших в неприкрытые баки с кипятком; о крошках, стащивших с плиты кастрюли с супом или горшки с кофе; о мальчуганах, зажигавших спички в тот момент, когда заваленная работой мать на минутку отворачивалась. Дэв и Пенберти были прежде всего практическими людьми. Они ясно учитывали тот факт, что люди начинают думать о своей небрежности уже после того, как небрежность совершена. И они знали также, что представляют собой дома, из которых поступает большинство обожженных детей; это — дома бедняков, где проповедь осторожности прозвучала бы горькой иронией, где загнанные, сбившиеся с ног матери при всем своем желании не могут быть в одно и то же время в разных местах. И они приступили к опытам таннинового лечения детей.

Их метод отличался замечательной простотой. Прежде всего ребенку давали ложку успокоительного лекарства. Потом, с помощью проколов, из пузырей выпускалась наполнявшая их жидкость. Затем больного укладывали в шатер, сделанный из детской люльки, покрытой сверху простыней и обогревавшейся внутри электрическими лампами. После этого сестра, вооружившись пульверизатором, начинала обрызгивать свежим танниновым раствором обожженные места, повторяя эту процедуру с перерывами несколько раз, пока пораженные части тела не принимали густой коричневый цвет. А в то же время всеми возможными путями, через рот, через клизму, с помощью подкожных вливаний, в организм ребенка вводили физиологический солевой раствор, чтобы восполнить опасную потерю жидкости, которая, наряду с нервным шоком, отравлением и инфекцией, является одной из причин смерти при ожогах. В этом заключалось все их лечение.

VIII

В январе 1934 года я стоял с доктором Гровером Пенберти у одной из таких маленьких палаток. Под полотняным навесом лежала трехлетняя девочка, — очень крепенькая, с очаровательным розовым личиком, — и спала. Она была голая и лежала на животе. Она спала тихо, видимо, не чувствуя никаких болей. Начиная от затылка и вниз по одной руке, по обоим плечам, по спине, по ягодицам и одной ноге тянулся черно-коричневый танниновый панцырь, совершенно точно отмечая границы полученного ею страшного ожога. Не менее половины поверхности тела было обварено.

— Есть ли какая-нибудь надежда на ее спасение? — спросил я Гровера.

— О, ее шансы блестящи! — ответил он. — Требуется только время. Когда черный покров сойдет, под ним могут оказаться места, сожженные настолько глубоко, что придется подумать о пересадке кожи. Но есть все основания предполагать, что девочка останется жива и будет так же здорова, как и раньше.

Я отвернулся. И не потому отвернулся, что вид ребенка был слишком ужасен, вовсе нет… Но эта картина спокойно спящей девочки взволновала меня до глубины души. Я подумал о том, что в додэвидсоновские времена она бы наверное проснулась и стала кричать при виде нас, думая, что это доктора пришли менять ей повязку. Я отвернулся еще потому, что было что-то невыразимо волнующее в том факте, что она лежала здесь с прекрасными шансами на жизнь, тогда как — до Дэвидсона — она бы несомненно была вынесена из своего дома в беленьком ящике… И я осознал уже позже с тяжелым чувством горечи, что были еще другие причины тому, что у меня подступил к горлу ком, когда я отвернулся от этой детской кроватки. Но эти причины тогда еще были для меня не вполне понятны и вызывали только какое-то смутное чувство негодования, омрачавшего мою радость при виде этого современного чуда.

Дело, видите ли, в том, что в тот момент, когда меня еще только начинала сверлить мысль, нужны ли вообще эти детские страдания, — я был счастлив сознанием, что спасение этого ребенка ни в коем случае не исключение. В этой самой больнице, где раньше умирало пятьдесят восемь ребят из ста от болевого шока и отравления ожогом, теперь умирало только семнадцать. Конечно, некоторые из них были спасены от быстрой смерти в первые дни лишь для того, чтобы погибнуть позже от инфекции или от странного истощения, которое до сих пор еще является загадкой. Но все же статистические данные больницы показывали поразительное снижение детской смертности от ожогов. И еще более утешительным было то обстоятельство, что с 1924 по 1933 год число смертных случаев от ожогов среди детей до 4 лет во всей стране упало с 3372 в 1924 году до 1879 в 1933 году. И есть все основания думать, что спасением огромного количества детских жизней мы обязаны дэвидсоновскому методу лечения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука