Стоит ли им жить?

Если урожаев нашей почвы хватает вам на то, чтобы их уничтожать и ограничивать, то почему же их нехватает к столу тех, кто голоден?

Если вы, в качестве правительства, распоряжаетесь нашими кредитами и пользуетесь ими для подкупа фермеров, чтобы они не выращивали продуктов, в которых нуждаются наши умирающие с голоду дети…

Тогда, уважаемые сэры, как это ни грустно, но мы боимся, что придется предложить вам убираться отсюда ко всем чертям, подобру поздорову!

Глава десятая ДЕТИ МОГУТ ЖИТЬ!

I

Пройдет, конечно, немало времени, прежде чем подобная делегация простых граждан соберется навестить наших одурелых начальников и поставит перед ними свои ясные, трезвые вопросы. В конце концов, процесс умирания от скрытого голода во много раз медленнее, незаметнее и коварнее простого «сосания под ложечкой» при обыкновенном голоде. Наши народные массы находятся в несколько иных условиях, чем были французы перед Великой революцией, чем был русский народ до Ленина. Изнуряющий скрытый голод организуется у нас все более и более искусно, периодически прикрывается дымовой завесой «бумов», и потребуется еще немало сильных слов и разоблачений, чтобы заставить американцев понять свое ужасное положение.

Разговор с одним знакомым летчиком заставляет меня немного устыдиться своих детских разоблачительных потуг, но в то же время он внушает мне спокойствие за простых американских людей, — за то, что они сделают, когда поймут, наконец, как отнимается жизнь у них, у их близких, у их детей. Этот летчик был старшим пилотом на гидроплане, сделавшим несколько лет назад попытку перелета через Тихий океан на Гавайские острова.

Находчивость и отвага, проявленные этим летчиком и его командой, когда они, вследствие нехватки бензина, вынуждены были сесть на воду за тысячу миль от места назначения; их ужасное плавание по океану в продолжение десяти дней, когда все считали их уже погибшими, — эти подвиги ума и сердца наводят на мысль о смелости и расторопности руководителей нашей страны… Какая между ними громадная разница!

Если вдуматься, то это сравнение простых летчиков с нашими вельможными ростовщиками действительно ободряет. Оно утешительно в том смысле, что есть у нас немало таких самоотверженных, умных людей, как эти летчики, — значительно больше, чем корыстолюбцев, живущих за счет нашей умственной и физической энергии, не дающих массам воспользоваться плодами своих рук и мозгов.

Что заставило меня заговорить об этом летчике в конце книги о забытых детях — это овладевшая им холодная ярость, когда он узнал, что может сделать наука для обновления нашей жизни, когда он сопоставил возможные чудеса науки с попиранием этой науки ныне царствующим экономическим режимом. В ясный летний день мы забрались на Зеленую гору, севернее Уэйк-Робина, и я случайно стал рассказывать о некоторых известных мне случаях спасения людей, буквально вырванных из гробовой урны; я рассказал ему о нескольких взрослых и о маленьком мальчике, которые своей ужасной болезнью были обречены сперва на тяжелое маниакальное состояние, потом на длительное прозябание в полном безумии и, наконец, на смерть, которая явилась бы облегчением для их близких.

Замечательно было видеть негодование этого летчика, когда я сказал ему, что на одного спасенного таким образом мужчину, женщину или ребенка приходятся сотни тысяч забытых, сходящих с ума, умирающих. Он понял, что, с одной стороны, невежество, а с другой — пренебрежение к людям, характерное для нашего строя, не дают возможности мастерам науки применить свои знания на пользу тех, кто в них отчаянно нуждается.

Этот летчик — мягкий, благородный человек, которого приятно было бы иметь товарищем в любой борьбе, — но тут он буквально озверел. Он представил себе эту жестокость в применении к себе и к своим близким. Он сказал, что если бы нечто подобное угрожало ему или его близким, если бы он видел, что из-за недостатка средств не может получить спасительную помощь науки, то…

— Я бы разрешил вопрос с помощью винтовки, хотя это, может быть, на меня и непохоже.

Высоко, на склоне Зеленой горы, откуда линия горизонта видна на протяжении восьмидесяти километров, можно собрать в ярчайший фокус все эти любопытные вопросы, — и летчик собрал… То, что он — вполне сознательно — собирался в этом случае сделать, является, конечно, весьма действительным средством… И для обездоленных человеческих масс его можно всячески рекомендовать… Только просветите же их, — дайте миллионам честных, решительных людей, как наши летчики, ученые, инженеры, фермеры, механики, рабочие, увидеть этот скандал сразу, в одно и то же время. Не беспокойтесь, они быстро сойдутся!